Увидев пистолет, в моей руке и фашистского офицера, лежащего на полу, они поразились:
– Кто это, товарищ лейтенант? Как он сюда попал? Что я мог ответить? Откуда я мог знать, каким образом гитлеровец оказался в шифоньере?
Старшина поднял пистолет фашиста, вытащил магазин.
– Пусто! Вам повезло, товарищ лейтенант! – констатировал он.
Да, на этот раз мне действительно повезло – гитлеровец выпустил в меня последнюю пулю.
Когда убитого повернули на спину, чтобы вытащить из-кармана документы, старшина внимательно вгляделся в его лицо и ахнул:
– Товарищ лейтенант, да ведь это же наш старый знакомый! Тот самый, который вчера сбежал!
– Не может быть!
– Точно он! Посмотрите.
Я наклонился, всмотрелся в лицо офицера. Да, старшина не ошибся – это был тот самый капитан. Как он попал в занятый нами дом? Почему спрятался в шифоньер? Хотел там пересидеть до темноты, чтобы перебраться к своим? Или ждал, что мы пойдем дальше на запад, а он сможет найти убежище понадежней? Это осталось для нас загадкой. Ясно было одно – уйти от нас – гитлеровцу все же не удалось.
УЗЕЛОК
Мы заняли небольшую немецкую деревню и стали располагаться в ней. Ко мне подошел сержант Али Сарыджалы, который размещал раненых в уцелевшем доме на окраине.
– Товарищ лейтенант, там, в комнате, старая немка, Совсем слабая. Подняться не может…
– Ну и что? Пусть остается. Ты ребят устроил?
– Нет.
– Почему?
– Не могу, товарищ лейтенант.
– Ничего не понимаю, почему не можешь? Кто тебе мешает?
– Старуха.
– Ты же сам говоришь, что она совсем слабая. Как она ухитряется мешать?
– Старуха хоть и больная, но на язык вполне здорова. Кричит, вопит, никого близко не подпускает.
– Пусть кричит, сколько ей угодно, делайте свое дело.
Сарыджалы помотал головой и начал объяснять:
– Понимаете, товарищ лейтенант, в доме три комнаты – кухня, спальня, столовая. На кухне и в столовой1 негде повернуться от всякого барахла. Раненых там не разместишь. Свободна только спальня. А там старуха. И никого туда не пускает. Как только подходим к двери – кричит так, будто ее режут.
– Может, она боится вас? Дайте ей понять, что вы? ее не тронете.
– Да мы и так успокаивали, уговаривали… Старшина даже по-немецки пытался с ней заговорить… Но она, проклятая, ничего и слышать не хочет.
– Ну и ну! – удивился я. – Что же там за ведьма такая? Пойдем поглядим. – И мы вместе направились к дому старухи.
Легко раненные в утреннем бою, солдаты расположились во дворе и грелись под теплым апрельским солнцем. Мы с Али поднялись по ступенькам на крыльцо. Когда сержант открыл дверь прихожей, откуда-то сверху раздался такой громкий крик, что я вздрогнул.
– Видите, товарищ лейтенант, мы только двери открываем, еще к спальне не подошли, а она уже так орет. Знаете, как она завопит, когда мы войдем… Я остановился, Сарыджалы тоже.
– Кажется, тут у нас ничего не выйдет. Придется искать другое место.
– Потерпи, сержант, рано отступать. Посмотрим, что там за пугало.
Не обращая внимания на крики старухи, я направился к спальне. Услышав шаги, старуха стала кричать еще громче. Голос у нее был резкий, визгливый и неприятно резал слух. Но что она кричала? Даже говоривший немного по-немецки старшина Папков и тот ничего не мог разобрать.
– Не понимаю ее слов, товарищ лейтенант. Ну да что обращать на нее внимание, пусть себе кричит сколько влезет. Может, ей нравится собственный голос.
Я открыл дверь спальни и заглянул в нее. Возле окна рядом с кроватями лежала на ручной тележке старая, дряхлая женщина. Лицо у нее было худое, бледное, все в морщинах, волосы совершенно седые. Она столько кричала, что охрипла.
Не обращая внимания на вопли, я подошел к ней. На вид старухе можно было дать все девяносто. Годы высушили ее до предела, лишили возможности двигаться, превратили в высохший живой комок, приковали к постели.