День выдался ясным, как и положено в конце лета на Енисейском севере. Бабка Анна отправила нас распилить и стаскать пару баланов, что притащил дядя Саша и бросил напротив дома. Новый Урал гудел весело, точеная цепь легко брала древесину. Вдруг выскочила испуганная бабушка: «Ой, ой, сегодня ж Ильин день. Работать нельзя.» «Вот из тебя ж грешим» посмеялись мы. Бабка выдала нам по свежей светлой рубахе, и мы от нечего делать отправились до посёлка леспромхоза. Тем более надо было лодку пригнать от брата домой. Санька уже был женатым и жил в леспромхозе. Добрались попутками, взяли ключ от амбара, водрузили мотор на лодку. Что-то погода стала портиться, серые тучки заходили на западе, по реке побежала рябь. Надо торопиться. Плотбище леспромхоза находилось в удобном месте, закрыто было от реки двумя островками, образовавшими как бы затон. Только вышли мы из-за Белого но лодке брызгами хватила верховка. Небо всё потемнело, резкими порывами ветер мощил реку, срывал гребешки с волн и бросал в лицу. Нам бы вернуться, да нет. Навалился я на нос, Серёга за румпелем Вихря, и лодка понеслась домой, звонко стуча днищем по мелким волнам. Нам было весело, даже пели что-то.
До села семь километров по дороге, по реке ближе, да ветер в лицо. Верховка, та пострашнее Сивера. Тот холодные волны катит большие да ровно. Енисей при Сивере черный, барашками белыми завивается волна, а тут волны в разнобой, да ещё и навстречу. Лодку бросает по этим волнам, речная вода уже захлёстывает борта. Я только успевал банкой махать из-плод китайской тушёнки. Серёга бачок свободной рукой покачал и мне в глаза смотрит. Пусто почти. Но вот она родная деревня, да не свернуть к ней, волна сразу в борт бить начинает, заливает, перевернуть грозит. Мы уже мокрые оба, а голос у брата тоненький стал, хоть и говорить нечего, мы и так друг друга с полуслова понимали, да молчать ещё хуже. Так и идёт на скорости, прыгая по волнам, проходя родной угор с баней в огороде. И тут гром с чёрной тучи! Илья проехал, и ливнем хлестануло по реке, прижало волну. «Серёга, ястри тя, в берегу!», «Да, знаю!», лодка щукой метнулась к берегу, матор чихнул и заглох, но уже и рядом мы. Выскочили по пояс в воду, потянули дюральку, заскрежетала по гальке. Дома. Смеёмся, по тропинке на угор под крупными каплями, что спину долбят. Вот тебе и Ильин день, бабушка Анна.
Ещё много что вспоминали мы, сидя в моей деревянной каморке на Затоне, когда приехал Серьга орден от губернатора получать. Выпили бутылку вина грузинского, долго говорили. И как постарше стали, да с девками пара на пару Новый год встречали. Как по октябрьскому снегу ноги мочили в клуб, как на подсочку за брусникой ездили, и на Угольный за груздями. Выросли вместе, повзрослели враз. Сео косили, зароды вершили, воду на санях с постромками с зимнего Енисея возили, а бидончиками с под угора на огород, когда ещё мальцами были. А тот случай и не вспоминали, но помнили. Ведь ещё нас роднее сделал. И не стоило говорить даже, потому что братья мы. Коля ушёл, а Саня откололся как-то. Но остались мы братьями все.
«Эспедицыя называетса»
Солнце большим красным шаром висело над тайгой в рое комаров и не хотело прятаться. Но с кратким ночным похолоданием и комары постепенно успокоились, звенели над землёй серым облачком. К ветру. В красном свете ночного солнца все казалось волшебным, тёмная хвоя сосен и лиственниц, серый тальник по берегу и кофейного цвета вода в нашей речке. Сарафаниха текла из болот, торф давал ей такой цвет, а ещё и снабжал микроорганизмами для питания рыбы и птицы. Рыбы было много.
Научная экспедиция в низовья Енисея, на самую крайнюю границу сосновых лесов, проходила уже который год. Мы собирали материал для дипломных работ, наши руководители для диссертаций по лесоведению и таксации. Пять парней и девушка, рабочие и таксаторы в одном лице, профессор СТИ Эдуард Николаевич Фалалеев, его жена и, увязавшийся с нами друг профессора, который исполнял у нас роль завхоза. Эту ночь мы сидели с ним у костра, следили за копчением рыбы и разговаривали. Спать в полярные ночи не хочется, хоть и на работу завтра. Дежурные, по очереди остававшиеся на день в биваке, ночь перед дежурством могли себе позволить это.
Островок сосняка в этих болотах привлёк внимание кафедры таксации, мы исследовали именно его. Полтора месяца постепенного привыкания к комарам и палаточному житью, к клещам и рыбной диете. Фалалеев со своим другом, как опытные таёжники, припасу взяли немного. Вся наша жизнь строилась на двух сетях и утлой лодочке. Дежурный утром и вечером проверял сети, чистил рыбу и развешивал её вялиться. Часть уходила на готовку, часть на сохранение. Тушёнка расходовалась экономно, как и хлеб. Самый важный припас курево, был припасён с лихвой, но и его не хватило на весь срок.