Зачем? настораживается следователь.
Ну просто замечания не влезут в эти две строчки. Я тут написал «замечания на отдельном листе», нужен лист.
Ну и какие у вас замечания? мрачнеет следователь.
Ну так это. Когда вы меня пригласили, следственное действие уже было произведено, все изъятые вещи в одной куче, откуда мне знать, вещи ли это подозреваемого, или вы с собой их привезли? Второе. Тут значится ещё понятой Петров. А я его не видел ни до, ни сейчас. И третье, Лёха повернулся: Коля, за что тебя?
За репост, тихо усмехается Коля.
Так и думал, обращается к следователю, ну серьёзно репост ВСети? Дайте угадаю он там Навального запостил? Или воров и взяточников из Единой России метлой гонял? За простое слово его сажать? За собственное мнение? Это детство мы уже проходили, помните? Дайте лист, Лёха удивлён, что ни разу не сбился в порыве.
Тебе нах..й это надо? спрашивает лейтенант, надвигаясь на Лёху.
Да сам пока не знаю, честно отвечает Лёха. На самом деле, вообще не надо. Мне домой надо.
Ну и?
Ну отпустите, и я пойду
Эх, Алексей Васильевич, вы сейчас не Ермакова защищаете, вы себе дело шьёте, следователь встаёт из-за стола, идёт к выходу, оборачивается к лейтенанту:
Обоих в бобик.
А что я нарушил-то? беспомощно спрашивает Лёха.
Давай уже, лейтенант выталкивает его из дома, сажает в бобик, следом охранник запихивает Колю.
Уволился, сходил за хлебушком, так и не дошёл до семьи. Лёха понимает по-другому и не могло кончиться, но всё же едет в райцентр в нелёгком ах..е. От себя и от той лёгкости, с которой его запихали в бобик. Хотя, как минимум, процессуально он был прав.
Дежавю
Грешишь, Василич, грешишь! Где так нагрешить успел? Не греши, Василич, твердил Лёхе капитан полиции Перелезков. Седоволосый, с вкраплениями непонятной, но вроде естественной хны. Прищур хитрый, глаза почти бесцветны, но вроде голубые. Он еле шевелил пьяным языком, а ещё доказывал Лёхе, что немножко экстрасенс и сейчас, коснувшись его грудной клетки, сделает из Лёхи что-то нечто-то, и узнает, видимо, все грехи. В это время где-то вдалеке накатывал лёгкий звон стеклянных колокольчиков. Им подыгрывала флейта или другое нежно-духовое, но Лёха знал только флейту. Перелезков постепенно потускнел, а из сочетания флейты и колокольчиков Лёха вдруг вычленил свою полифоническую мелодию на мобильнике, и резко проснулся.
Тишина. 3.13 на голубом дисплее. Никаких пропущенных звонков. Но через секунду Лёха вздрогнул от колокольчиков в реальности. Абонент Иоитибсин сказал:
Доброй ночи, Алексей Васильевич, помощник оперативного дежурного Лесниченко беспокоит. У нас труп в Семиболотинске. Ждём вас.
Лёха внутренне радовался, когда звонил Лесниченко. Спокойный, вежливый, даже культурный для своей среды. Но про себя зафиксировал: раз Лесниченко, значит в напарниках у него Перелезков.
Труп мирный? Следы насилия?
Не знаю, Василич. В ванной.
Ну пусть участковый соберёт материал завтра мне передаст, Лёха имел полное право не выезжать на труп без явных признаков насильственной смерти.
А если следы есть? Сто двадцать километров, Василич, две машины в один день шеф туда не даст.
Ну может, как-нибудь чего-нибудь? сонно упирался Лёха.
Василич, не заставляй будить Алекбаева, знали, на что давить. Алекбаеву ничего не докажешь, тем более в этот час ночи, тем более если это Лёха. Он попытался сопротивляться молчанием, но это не та ситуация от него ждали ответ.
Хорошо, через 10 минут буду, буркнул и отключился.
«Иоитибсин». Слишком много личного в этом слове. Надо поменять на другое, например, бесстрастное «Дежурка». И мелодию поменять. Уже мерещится где попало, Лёха уже чистил зубы, глотнул воды из-под крана, следом опрокинул её горсть в лицо, оделся в прокисшую пыльную дневную одежду, и через одиннадцать минут и две тысячи шагов от дома стоял у Ангалымского РОВД. А в РОВД его встречал пьяный Перелезков со словами «Грешишь, Василич, грешишь» и характерными жестами в область грудной клетки.
Перелезков будто чувствовал Лёху. Потому что Лёха за каждое преступление чувствовал личную вину. И какой-нибудь грех, чаще всего любодейского характера, действительно сразу же всплывал в памяти после этих слов. Насколько к этому серьёзно можно относиться, слава главного грешника за Лёхой закрепилась основательно. Как и за оперативным дежурным Перелезковым. На пару они всегда в дежурные недели становились «соучастниками» самых серьёзных преступлений, на уровне посёлка, конечно. И почему-то больше других Лёху подначивал в грехах именно Перелезков.