«Туманность ноября» ужасно масляная строчка. Хотя если «ноября» это деепричастие, то вполне загадочно. «Ноябрю, ноябришь, ноябрят, ноябрил» А может, «по белой осени туманность серебря»? Не так чтобы, но динамика кружев соблюдена. Ой всё. Пусть будет «ноября», чтобы никто не догадался, уж больно хорошее «ноября».
Мимо проезжает полицейский бобик. За ней Хонда со знакомыми номерами совсем как у Любомирской, думает Лёха. Но вряд ли столько лет прошло да и она наверняка не одну машину уже сменила. Та ещё автоманка.
Не дорожить бы надо резать, рвать!
Идти вперёд сквозь серый бурелом.
Но соль узоров мне вкусней, видать.
И умным выгоднее слыть бревном.
Серый бурелом отдаёт шовинизмом. Сам-то ты не серый? Или если осознаёшь серость, то серостью уже не являешься? Спорно и опять шовинизм. А вот к бревну, вопросов нет, бревно оно и в Африке бревно, только там быть бревном теплее. К «видать» вопросы есть, но другая рифма не пришла.
Среди нехоженых дорог одна моя.
Я знак поставлю перед ней тупик.
Чтоб кто-то младше и сильней меня
Дерзнул, прорвался и всего достиг.
Вот уж действительно, и четверостишие самое удачное, и сегодня самый подходящий тупик. «Ну, за тех, кто младше и сильней!» не выдерживает Лёха и отпивает по дороге имбирного лимонада из бутылки.
До Киры с детьми ещё километр. Уже пройдены все три цыганских притона хозяева и жильцы там постоянно меняются, но притоны не пустеют уже пару десятков лет. Недалеко от бывшего хлебного магазина, заколоченного досками, стоит бобик и та самая Хонда, рядом с бобиком курит лейтенант. Впереди Лёхи идут две бабушки, в платках, пышных юбках до пола и резиновых сапогах. Как и положено в деревне. Лейтенант обращается к ним, быстро что-то просит, но они так же быстро отмахиваются. И он оборачивается в Лёхину сторону. Остаётся шагов десять до неминуемого разговора. А мог бы сейчас в тепле держаться за рабочее место. Восемь. Подумаешь, вся страна заткнула совесть, а ты «сквозь серый бурелом». Шесть. Вот тебе и безынициативность, Алексей Васильевич самое время проявлять. Четыре. И отмахнуться, как бабушки, не получится. Два.
Здравствуйте, гражданин, у нас тут следственные действия, побудьте понятым.
Мне на работу, простите, Лёха только в момент ответа понимает, что соврал.
Ничего страшного, это не займёт много. Можете даже просто расписаться и пойти.
Просто расписаться я не могу, но и времени у меня нет, конечно, есть, думает Лёха, но не на понятого. Ох, надо было включить дурака и молча пройти.
Хотел бы напомнить, что участие в качестве понятого ваш гражданский долг, от которого вы не имеете права отказаться. А сопротивление сотруднику полиции не поощряется.
Вот я сейчас потеряю с вами. И кто оплатит? Государство оплачивает понятых? началось, думает Лёха голова волнуется, речь бессвязуется.
Лейтенант посмурнел, губами матюгнулся, потом понизил голос.
Скажи спасибо, что потеряешь час, а не сутки. И государство тебе дало возможность спокойно гулять здесь среди цыган. А ты ему спасибо давно говорил?
Лёха молчит пару секунд, глотает комок, и неуверенно говорит:
Так уж и спокойно? Раз настаиваете. И позвольте всё же на «вы», не ментом же вы здесь. Рассказывайте.
Внутри расскажут. Пройдёмте, и лейтенант шипит ещё что-то под нос.
Они проходят в старенький дом с ветхими, но выкрашенными свежей голубой краской наличниками. Крыша покрыта рубероидом. Чуть покосившийся бревенчатый сруб, с наполовину сгнившим палисадником. Проходят по угольной крошке, смешавшейся со свежевыпавшим снегом. Живёт в этом доме Коля, молодой замкнутый парень с тягой к тяжёлому року.
Лейтенант, кажется, новый участковый, раньше Лёха его не видел. В доме находится следователь женщина. Она одета в жакет с сиреневой сорочкой и не совсем приличным декольте. Коля сидит на одной из трёх кроватей. Лицо у него знатно помято губа опухла, под носом сукровица, глаз заплыл синевой. Рядом охранник, скованный с Колей одной цепью. Лёха молча кивает Коле.
Сообщите, пожалуйста, ваше ФИО, говорит следователь.
Здравствуйте, сначала суть, пожалуйста.
А участковый не объяснил?
Да объяснил я ему, придуривается он. врёт лейтенант.
Ничего не объясняли.