Доходит
И до меня доходит очередь,
Не выстрел в цель из автомата:
В руках у внука его дочери,
Недомоганье в радость спрятать,
Что к деду «пра» само пристало,
На час забыта и усталость.
Нахмурить брови над малюткой,
Пощекотать усами щечки,
Перекрестить от сглаза грудку:
Ну, подрастай скорее, дочка!
И до меня доходит: старый,
Твой век закатится не даром.
Совесть слепой мести
Прорвись само, давно бы гной истек,
Но кожа раны сделалась коростой,
В себе, не ведая, он боли приберег,
Чтобы колоть упрека пикой острой
Вины с обид неявственных причин,
Что плети бросили, скучая, палачи.
Казнить себя, не зная приговора,
Нелепая жестокость обреченных,
Так слабых переваривает город,
Так мстит обидчикам прощенный
За снисходительность усмешки,
Что он непроходная пешка.
Злость гноем все-таки прорвется,
Когда удар направлен в рану,
Он драться станет как придется,
Бесстрашно схватится с тираном
За честь, за право быть казненным
Самим собой, как обреченный
Прослыть страдальцем роковым,
К себе отпустит щедро жалось,
Чтоб вызвать слёзы у вдовы,
За что его, мол, обижала
В плену у чувств своих бредовых,
Он как в темнице цепью скован,
Площадной казни ждет отсрочки,
И в мышцах страхи уплотнились:
Так знай же, ты рожден в сорочке,
Нет под коростой раны с гнилью,
И цепи нет с темницей вместе,
Вины есть совесть слепой мести.
На срезе день
Что в коконе дня?
Горький сок на разрезе,
Запах гари до рези
Глаз, и след от огня,
Мелочь мыслей крупа,
Что на краски скупа,
Рассеченная ночь
На кусочки, куски,
Маски грубой мазки,
Роль речей бестолочь,
Холод, жар тела, ног,
Спал, к утру изнемог.
В гору камень волок,
В норку червем заполз,
Жижей слякотной пол
Превратился в поток
Утро свежесть бодра,
Солнце яркого бра.
Прост, как крест, ритуал,
Бить поклоны привык
Телом юным старик,
Щеткой драить оскал,
Чая пить кипяток
И позавтракать впрок.
День-деньской суета,
Угол пятый найти,
Утомленный к пяти,
В позе дремлет кота,
А потом на мороз,
Полчаса и замерз.
Брешет в кухне экран,
Крик и смех ребятни,
И нужны, и помеха они,
Дед и друг им, тиран
Кокон дня завершен,
Червю-бабочке сон.
Пустой счастливый
Осыпалось и выдохлось,
Остов ствола нагого,
Ковер сухого слова
И лик корявый идола,
В глазах якута щелки,
Залысина и челка.
Нет, не портрета старца
Художник кистью мажет,
И не предзимье даже
Души пустое царство
Осыпалось и сгнило:
В надежде истомилось.
Слова трухляво ломки,
Пока лежат, красивые,
Кто без причин счастливый,
Забрел сюда с котомкой,
Ему идти дорогой
И к черту, или к богу
Приятно одинаково,
И день, и ночь, и утро
Не замечает будто,
Иваном звать и Яковом,
Безродный, бесфамильный
Идет дорогой пыльной,
По валунам, кореньям
С душою нараспашку,
Не говорит, что тяжко,
Что боль и резь в коленях,
Он тень от тени серой,
Доволен всем без меры.
Сюрреализм художника:
Расслабленный мечтатель,
Умом силен, не спятил,
Он запах после дождика,
И голый, и бесстыжий,
Гордится, что обижен.
Портрет с виденья копия,
Рисунок слепой, беглый,
Зеленый цвет у снега,
Растает, в раз потопит,
Крутая пропасть-осыпь,
Корней сосновых косы.
И дух глуши таёжной,
На пень присел, вздыхает:
Гроза прошла лихая,
На солнце греться можно
Осыпаться пришлось
Песком икринок в горсть.
Неразлучные
Отраженный, я ли тенью
Для него безвестный в плоти,
Он сердечное биенье,
Безотчетной мысли против,
Если я ему перечу,
Давит чувственно на плечи.
Не раздвоенность сеченьем,
И не слитность в одном теле,
С правом он на воскресенье,
Мою плоть в муку измелят,
Разум пуст без оболочки,
Без сознанья стянут в точку.
Отраженный не зеркальный,
Мы не братья-близнецы,
Он практичный, я фатальный,
Одна мать, но не отцы
С небом твердь в соединенье,
Вечность, сжатая в мгновенье.
Он неспешен и беспечен,
Я во власти страсти чувств,
В нем сошлись противоречья,
Как огня с водой союз,
Что в душе кипящий ад,
Я греховен, он же свят.
Отраженный он реален,
Я же в теле временщик,
Его дом родной в астрале,
Моя жизнь длинною в миг,
Но я знаю боль и радость,
Знаю, смерть со мною рядом,
Оттого и жизнь милее,
И печаль с тоскою в радость,
Как невзгоды одолею,
Окажусь я с ним не рядом,
Он и я мы не разлучные,
Как источник света лучик.