Всё равно где-то ныкаются. Научились прятаться. Хотя это и сложно.
Сложно? Андрей усмехнулся. Это практически невозможно. Оборот медпрепаратов и оборудования под присмотром спецслужб канюля не просочится. Тебе ли не знать. Ичебик это не просто, как ты говоришь, «способ доставить молодость в организм». Через него отслеживаются жизненные показатели всех носителей ичебиков, всех вообще! И симптоматика. В случае расхождения индивидуальных препаратов с ожидаемыми маркерами, нейросеть сама собирает данные не только о пациенте, но и о его докторе, и о медучреждении. Каждый шаг известен: где был, когда вспотел, соврал, а когда совесть замучила. Всех потенциально опасных давно лишили права использования ИБЧ. А это, сам понимаешь Пустошь.
Он попробовал представить, каково это жить без браслета. Не час-два, не ночь, а вообще. Как они живут там, в Пустоши без электричества, без денег?
Да уж. Никаких тебе тюрем, как раньше гуманизм торжествует. Лишили инфраструктуры, долголетия и финансов и всё. Живи, как сумеешь.
Степаныч переключился на себя, похлестал веником бока и грудь.
Тебя не угнетает такая зависимость от ИБЧ? вдруг спросил он. В нём считай вся жизнь твоя деньги, здоровье, социальный статус.
Не угнетает. За всё надо платить.
Сколько ещё?
Двадцать семь лет.
Выплатишь, и на пенсию.
Да. Но зато у меня есть всё: образование, дом, ичебик с внушительным ресурсом. И как ты говоришь впереди здоровая и счастливая старость.
Всё, кроме семьи.
А, махнул Андрей рукой, пустое.
Он поднялся и вышел из парилки. Настроение пропало. У служивого-то семья была, да только где она сейчас?
Есть вести от Веры? спросил он.
Неа, Степаныч отвернулся.
Андрею стало стыдно нарочно задел за больное, хотя Степаныч весь вечер старательно обходил тему стороной.
Четыре запроса. И ни одного ответа.
Может, она всё-таки в промзоне? На заводах бардака хватает. Лежат твои запросы под грудой инструкций и планов.
Степаныч сжал кулаки, шумно задышал и покачал головой:
Что за чёрная дыра, эта Пустошь, будь она проклята!
Схватил веник, ушёл в парную, и долго хлестался им и лил воду. Андрей молчал, клял себя за злой язык. Минут через двадцать служивый вернулся в добродушном расположении духа и растянулся на кушетке рядом.
Маруся, музыку.
Заиграла приятная мелодия.
Говорят, Андрюх, женщины, у которых прописанный геном, настоящие сирены.
У меня координатор в министерстве женщина с прописанным геномом. Только я никогда ее не видел. И не слышал.
Даже по галофону?
Даже по нему. В регламенте чётко указана односторонняя связь. Лет семь как координирует, а необходимости в прямом контакте так ни разу и не возникло. Ну как в прямом, по галофону. В текстовом режиме инструкции-отчёт. Вот и думай, то ли слишком хорошо работаешь, то ли там дела нет до того, кто на местах сидит. А может и не женщина она вовсе, а так всё это, слухи.
Степаныч мечтательно улыбнулся:
Увидеть бы хоть раз. Мне-то уж не грозит. А ты, если встретишь не позволяй в глаза смотреть. И сам не смотри. Пропадё-ёшь!
Андрей лежал на кровати, глядел в потолок и слушал тишину. Он не дал дому имя, внешность и голос, не хотел очеловечивать. В этом тщательно продуманном, с любовью спланированном пространстве есть место только для одного человека.
Воскресное приключение удалось на славу, и, кажется, без последствий. Он с трудом дотерпел, когда распрощается со Степанычем и сядет в такси. Ичебик заработал сразу же, как замкнулся магнитный замок на запястье. Кожу защипало от вводимого коктейля препаратов, и вскоре наступило обычное состояние поднятого тонуса и умиротворения.
Обычное, да необычное. Фоном разливалась нега распаренное в бане тело благодарно впало в безмятежную неподвижность. Он чувствовал себя отдохнувшим, как после недельного отпуска, в котором не был уже лет пять. Разговор со Степанычем навязчиво витал где-то рядом:
Небожители, говорил он. И здоровья века на три, и ум, и красота, и деньги, и власть. Хотел бы попасть в эту касту?
Кто ж не хотел бы, отвечал Андрей. Только предки мои поколений пять-шесть назад не такими зубастыми оказались, как предки этих, кастовых. Не смогли большой кусок отгрызть Но спасибо и на том, что имеем, как говорится. А то ведь мог бы жить в промзоне, дышать через респиратор, закидываться нейтрализаторами, и работать только ради того, чтоб не сдохнуть Про Пустошь вообще промолчу.