Под тем же зонтиком месяца:
Легенда,
Каприз,
Комета
Вся тайна и тайны кудесница!
Слово
Навалит много снега,
Заплачет в сердце вьюга,
И я к тебе приеду
С востока или с юга.
И поклонюсь я ниже
Любовника любого,
И ты мне станешь ближе,
И с нами будет Слово.
И Слово будет нега
Ненайденного друга
И талым, мокрым снегом
Заплачет в сердце вьюга.
Заплачет всуе судеб
Своим негромким счастьем,
И наше Слово будет
Крещеньем и Причастием.
Плескание лагун
Ах, я совсем не страшный.
Хоть страшен был порой.
Я ливень твой вчерашний
И гром над головой.
Я страшный непоседа.
Я страшный-страшный лгун.
Я собственного бреда
Плескание лагун.
О главном умолчавший,
Но видимый насквозь,
Пусть ангелом не ставший,
Я твой небесный гость.
Пусть ангелом не ставший,
Пусть падший, пусть земной:
Я ливень твой вчерашний,
Не чей-нибудь, а твой.
Не уходит
Нет, любовь не уходит,
Ни на миг, ни на время.
При любой непогоде,
При любом настроеньи.
С дураками не спорит,
Мудрецам не запретна.
Не смываема морем,
Не сдуваема ветром.
При любой непогоде,
Несмотря на заботы,
Никуда не уходит,
Не уходит и все тут.
И в безделии мнимом,
И в трудах величайших,
Провожает любимых
До могилы и дальше.
В лесах
Там за синей-синей далью,
Где я весел был и молод,
Я бродил в лесах печальных,
Я бродил в лесах веселых.
И она со мной бродила,
В желтых листьях утопая,
И тогда я говорил ей:
«Кто ты, Осень золотая?»
Встретил я ее в молчаньи
У дорог, ведущих в школу.
И любил в лесах печальных,
И любил в лесах веселых.
И любил, когда смеялась,
И любил, когда грустила,
Сердце ярко волновалось,
Сердце чутким-чутким было.
И, наверно, неслучайно
Иногда в душе, как всполох,
Смех ее в лесах печальных,
Грусть ее в лесах веселых.
Жаль
Я печалюсь о лете:
Мне зеленого жаль.
Белый снег, белый ветер
Заморозили даль.
Солнце катится свеклой
В синий лес с высоты,
И сверкают на стеклах
Голубые цветы.
Голубые и тени
От домов на снегу,
И колдуют метели,
Призывая пургу.
Зимовей студен-ветер
Не разгонит печаль,
И грущу я о лете.
Жаль зеленого, жаль.
Зимнее утро
Розово солнце плывет
В серебряной лодке долины.
В инее алые вдруг
Вспыхнули гроздья рябины.
А на другом берегу,
На перламутровой россыпи,
Белых дымков деревца
Тянутся в небо морозное.
Зимнее утро взвалю
С холодом вместе на спину
И навсегда полюблю
В инее гроздья рябины,
В белых сосульках карниз,
Снег на перилах крыльца
И от серебряных изб
Белых дымков деревца.
Город
Проплыли яркие миры
Оконных стекол, рой их прибыл.
Прошли, сутулясь фонари,
Неся сверкающие нимбы.
И торопливо светофор
Прошел, сверкнув в зубах окурком.
Прошел деревьев стройный хор,
А следом площадь с переулком.
Толпою двигались дома.
Угрюмо, параллельно улиц.
Шел мокрый снег, и шла зима,
Да, шла зима, немного щурясь.
Машины, потеряв свой лоск,
Брели отарою овечьей.
И шел заснеженный киоск,
И старый мост под ручку с речкой.
А после сквер, а дальше бор,
Собачий лай, кошачий плач.
Потом сугробы и забор
Покинутых до лета дач.
А там леса, луга, поля:
И холодел мой крест нательный!..
Так город покидал меня.
И скрылся в темноте метельной.
В лето господне
Не таял снег на губах
Покойницы, а за гробом
Женщины в черных платках
Шли на погост по сугробам.
К разрушенной колокольне
Тянулись ветви деревьев.
Метель заносила поле
И лес, и погост, и деревню.
Вспомнилось «В лето господне»,
Но пробирал озноб.
Каменно мерзлые комья
Загрохотали о гроб.
Снег, снег невинный все скрыл
Крыльями белого цвета.
«Умер-то кто?» я спросил
И не дождался ответа.
Поминальные свечи
Белые зимние дни.
Синеморозные ночи.
Белая маска луны,
Маска для всех одиночеств.
Право же, слава Творцу!
Он да пребудет нас вечно!