Лучше просто уснуть и перебраться в другой мир. Вовсе это не передышка. Просто бегство – коротко и ясно. Теперь, зная дорогу, я могла бы просто собрать вещи и уйти туда навсегда. А мир пусть обходится без меня.
Но, наверное, я просто не так устроена. Я давным-давно перестала убегать от неприятностей, что бы там ни говорил Джо. Я знаю, что прежде, чем совершить что-то всерьез в стране снов, должна разобраться с проблемами здесь. Беда в том, что я не знаю, что я могу с ними сделать, кроме как просто склеить Сломанную Девочку. Мне казалось, я давно примирилась со своим детством. Того, что со мной было, уже не изменить. И я всю жизнь делала все, что в моих силах, чтобы такого не случалось с другими детишками.
Но, как видно, этого мало.
Я пробую пошевелить парализованной рукой. Ногой. Пытаюсь просто ощутить, что они есть. Хоть что-нибудь. Если прежде всего мне придется залечить внутреннюю рану, похоже, так я и останусь здесь на всю жизнь.
Роскошно. Теперь мне еще тоскливее.
Задумываюсь, удастся ли мне просто заснуть, не переходя границу, – ведь после каждого перехода искушение остаться там становится сильнее. Придется спросить Софи, когда она завтра придет, как это делается.
Пока я даже не пытаюсь. Закрываю глаза, но вместо сна являются картины. Они проплывают перед глазами: все полотна, про которые Венди сказала, что их испоганили. Мои геммины и гоблины из подземки, эльфы со свалки и горгульи, слетевшие с крыш.
Я открываю глаза, но от слез потолок как в тумане.
И тут мне представляются картины, которых я еще не нарисовала. Для начала Тоби и Джолена. И милая сценка: мы с Венди порхаем в небесах.
Мне не дано дара Изабель. Я не умею давать жизнь образам своих картин. Ее же искусство призывает духов, способных двигаться и общаться с людьми в Мире Как Он Есть и существующих, пока целы их портреты. Она своими красками словно открывает двери между мирами. Но и от моих работ что-то рождается. Не то чтобы живые духи, как от ее картин, но что-то. Как минимум они напоминают людям, что во всем есть душа, даже в заброшенном доме или в разбитой машине. Или заставляют вспомнить, как видят мир дети, а это тоже не так уж мало. Миру не помешает, если будет немножко больше распахнутых от удивления детских глаз.
Я живу и дышу искусством. Не могу представить себя без него. Что для других людей – дневник, хранящий события их жизни, то для меня – этюдник, альбомы с набросками. Перелистывая их, не увидишь историй, как в комиксах Моны. Две ее серии: «Я живу птицей» и «Отважная девчонка», из номера в номер печатающиеся в «Городе», – буквально комментарий к каждому дню ее жизни.
Но наброски в моем альбоме остаются со мной. Глядя на страницу, я в точности вспоминаю, где была тогда, что думала, что чувствовала, что творилось в моей жизни. Я еще в университете завела привычку хранить наброски, и до самой больницы не было дня, чтобы я не сделала зарисовки, хотя бы беглой.
Теперь этому конец. Все ушло. Искусство больше не будет моей дорогой. Оно останется чужим занятием, чужим путем, а мне придется только смотреть вслед идущим да любоваться тем, что они приносят с собой из путешествий.
Вот я и совсем расплакалась. И не могу остановиться. Даже высморкаться не могу. Начинаю задыхаться от соплей, но сиделку позвать стыдно. Кое-как поворачиваю голову и выкашливаю слизь на подушку. Она стекает мне на шею, на плечо. Но это не помогает. Я все равно задыхаюсь.
В конце концов я плюю на гордость и нажимаю кнопку вызова.
Я просто не могу перестать плакать.
Джо шалый пес
В стране духов не существует карт. Сдается мне, когда Великий Дух задумал создатьманидо-аки,ему просто не пришло в голову, что нам понадобится отыскивать там те или иные определенные места.