Если есть проблема, я ее решаю. Если не знаю, как ее решить, значит, узнаю как.
И с той, которая мне досталась сейчас, обошлась бы так же.
Но мне всю жизнь хотелось стать девочкой, которая нашла дорогу в волшебную страну. Я залпом глотала книги Клайва Льюиса и Уильяма Данторна, Элен Вентворт, Сьюзен Купер и Алана Гарнера. Если мне удавалось достать их в библиотеке, я читала их, как только они попадали мне в руки, а потом по порядку, а потом перечитывала и перечитывала. Потому что я с детства понимала, что вход в волшебную страну – не просто бегство. Я чувствовала, что пересечь ее границу – значит не только спастись от ужаса и стыда, составлявших тогда всю мою жизнь. Я была до мозга костей проникнута сознанием, что, перейдя эту границу, я попаду домой.
Потому-то я так отчаянно желала встречи с чудом, с тайной, с красотой мира, лежащего за пределами Мира Как Он Есть. Там меня ждали безопасность, сила и знание: возможность стать тем, чем я должна быть. Я всю жизнь старалась стать такой здесь, но то, чего мне удалось добиться, казалось лишь отзвуком, подобием того, что могло бы быть в ином месте, спрятанном где-то за гранью нашего мира.
А теперь, когда дорога открылась, пусть только во сне, все, на что меня хватает, – это возвращаться в Мир Как Он Есть, к Сломанной Девочке в больнице. Даже будь я совершенно здорова, возвращаться было бы трудно. Мне выпал шанс, может быть единственный. Если для того, чтобы оказаться здесь, надо было попасть под машину и стать калекой, – я могу это принять. Потому что я не убегаю от чего-то – я бегу к чему-то.
Я понимаю, как все волнуются. Я люблю своих друзей, и мне меньше всего хочется причинять им боль, но я просто не могу найти слов, чтобы объяснить, что это значит для меня. Думаю, никто из них, кроме, может быть, Джорди и Джо, не понимает, как необходим мне другой мир. Честно говоря, паралич и сломанные кости делают времяпрепровождение в Мире Как Он Есть не слишком приятным. Я так привыкла быть активной, сама решать собственные проблемы, что беспомощность Сломанной Девочки меня убивает. Я даже упражняться не могу самостоятельно. Единственное, что мне по силам, – двинуть одной ногой – не так уж мало, да? – а левая подвижная рука придавлена гипсом.
Сегодня утром ко мне заходил врач лечебной физкультуры вместе с красавчиком Дэниелем. Софи уверяет, что он в меня влюблен, но на самом деле он просто внимателен к своим больным.
Им срезали бюджет, так что на одного врача приходится слишком много пациентов, и он не сможет всегда заниматься мной сам. Он показал Дэниелю, как упражнять мою руку и ногу, сочетая движение с глубоким массажем мышц. Проделывать это полагается не меньше двух раз в день. А если возможно, то чаще. Так что сегодня после обеда Дэниель пришел для второго сеанса и чуть не свел меня с ума, сгибая и поворачивая мне руку, ногу, шею и непрерывно болтая. В прежние времена и я была бы счастлива с ним поболтать. Джорди говорит, я страдаю неизлечимой общительностью. Может, мне и пришлось учиться любить людей давным-давно, когда я заново становилась человеком, но теперь усилий не требуется, потому что я их в самом деле люблю.
Но сейчас мне хочется побыть одной. Мне не нравится, когда Дэниель двигает мои руки-ноги, будто я марионетка. Мне не нравится, когда заходят друзья и вдруг становятся рядом со мной напряженными и неловкими. Осторожнее, не разбейте Шалтая-Болтая. Шалтай-Болтай по дорожке гулял, Шалтай-Болтай под машину попал. Мы его кое-как собрали, но клей держит не слишком хорошо, и от любого сквозняка кусочки снова могут рассыпаться.
Когда Дэниель наконец уходит, я опять закрываю глаза. Помнится, меня всегда удивляло, как легко Софи удается заснуть, но теперь я, кажется, понимаю.