– Чудно как-то, – заговорила наконец Мона, поворачиваясь к Софи.
– Что чудно?
– Какие картины испорчены. Только все фантастические. Пейзажи и городские сценки нетронуты. – Она прошла через комнату и сложила лохмотья одной изрезанной картины так, чтобы можно было разобрать сюжет. – Видишь? Это ведь ее геммины. Духи одуванчиков.
Софи подошла к Моне, пригляделась. Картина, сложенная кое-как Моной, изображала Бейб и Эми – пару эльфов, с которыми Джилли, по ее словам, познакомилась в Катакомбах: в кварталах за Грассо-стрит, выглядевших как город после бомбежки. Теперь Софи новыми глазами увидела картины. Тот, кто это сотворил, явно ненавидел фантазию в искусстве и уничтожал ее, оставив остальное в покое.
– И что прикажете думать? – спросила она. – Что это устроил какой-нибудь критик?
– Верится с трудом, – отозвалась Мона, – но я вообще с трудом верю, что люди на такое способны, так что откуда мне знать.
Софи вздохнула:
– Я во что угодно поверю. Стоит открыть газету, как получаешь дневную дозу мерзостей, которые люди вытворяют друг с другом.
Мона складывала погибшие картины стопкой.
– Что нам с ними делать? – спросила она.
– Господи, просто ума не приложу. Но что-то делать надо. Не хочу, чтобы Джилли, когда вернется домой, сразу их увидела.
Если вернется. Немало времени пройдет, пока Джилли сумеет осилить лесенку, ведущую к ней на чердак. А может, и никогда не сумеет. Профессор уже предложил ей на время выздоровления пожить у него, хотя можно только догадываться, как поладят между собой Джилли и Гун, его сварливый эконом. Даже в лучшие свои минуты Гун бывал невыносим.
– Может, в этом шкафу есть место? – добавила Софи.
Мона заглянула внутрь, но, едва открыв дверцу, отпрянула.
– Что… – начала Софи, но она уже видела, что Мону напугал автопортрет Джилли в натуральную величину из папье-маше, который та сделала, когда училась в художественной школе.
Мона смущенно улыбнулась:
– Совсем забыла об ее картонной сестричке.
– Там хватит места для полотен?
– Вообще-то нет. Может, в подвальную кладовку?
– Сходим посмотрим, – решила Софи. – Но сперва закончим уборку.
– Почему она так и не переехала? – спросила Мона, когда они сложили и убрали последнее платье Джилли.
Запах скипидара еще висел в воздухе, но в целом квартира проветрилась, и теперь пахло не сильнее, чем обычно, когда Джилли работала над картиной. Пол был вымыт и протерт насухо, осколки стекла сметены в мусорное ведро. Курточки и немногочисленные платья Джилли висели в шкафу, книги выстроились на полках примерно в том же порядке, в каком держала их Джилли, – то есть без всякого порядка. И безделушки Мона с Софи постарались расставить, как прежде.
– Она уже давно могла бы снять квартиру побольше, – продолжала Мона.
– Она живет здесь потому же, почему все еще работает… – Софи не принимала прошедшего времени, – у Кэтрин: она не любит перемен. При всей своей порывистости и любви к необыкновенному и странному, ей уютнее, когда все остается по-прежнему.
Мона кивнула:
– Верно. Для нее настоящим ударом было, когда Джорди перебрался в Лос-Анджелес. Ты об этом говоришь?
– Ну, Джорди – особый случай.
– Почетный член вашего маленького содружества свирепых женщин?
– И это тоже.
– Они ведь много бывали вместе? – спросила Мона. – Просто так бродили и сидели по ночам в кафе, да?
Софи кивнула:
– И она была влюблена в него.
– Ты думаешь?
– Уверена. – Софи распрямилась и взглянула на Мону, стоявшую в другом конце комнаты. – Хотя она ни за что не призналась бы, даже самой себе. Она никак не могла найти счастье с мужчиной. Мне кажется, вся беда в интимных отношениях. Они ей напоминают… ну, ты понимаешь.
Мона кивнула.