А семья Сашеньке была и даром нужна, только для того, чтобы по карьерной лестнице подняться. В серьезных фирмах на повышение идут только те люди, у которых есть, не только Красный диплом и прописка Московская, но и ответственность семья, ребенок. Ведь принято, что если у мужчины есть семья, значит, он состоялся, именно, как настоящий мужчина, и на него можно положиться.
У мужа Лины были амбиции, и она оказалась, просто одной из ступенек для его возвышения. Как и их малыш Семочка. Ребенка он использовал, чтобы на свою немку психологически надавить. Она намного его старше, и бездетная. Вот муж Лины и предоставил ей своего двухлетнего ребенка на воспитание, выставив Лину последней шлюхой и нерадивой матерью.
За границей все решают деньги, если ты не в состоянии обеспечивать своего ребенка, то ты никто. А Лина была простой двадцати трехлетней туристкой с деньгами только на обратный путь в Москву, да с документами о разводе и о запрете приближаться к дому Хельги Оттонсон, или она будет арестована и насильно выслана из страны. Но Лина все равно попыталась, ведь там был ее мальчик, как же она могла не попытаться? Но ее действительно арестовали и депортировали из страны, с запретом на въезд в течение десяти лет, с занесением в Шенгенскую информационную систему.
Она ведь до последнего так и не могла понять, что случилось, и наивно полагала, что ее муж и ребенок, находятся чуть ли не в плену, у какой-то сумасшедшей немки. Наше посольство говорило какую-то чушь, в которую Лина просто не верила, пока ее тетя не нашла русскоговорящего адвоката, и тот за приличную сумму все выяснил.
Лина тогда две недели с постели встать не могла от отчаянья. Но все доказательства, что отправил адвокат, было невозможно подделать. Да и зачем ему это? Совершенно постороннему человеку? И только лишь желание бороться за ее малыша, за человечка в котором она души не чаяла, заставило ее встать и начать что-то делать.
Лина уже целых два года не видела Семочку. Она всеми силами старалась заработать как можно больше денег, чтобы хватало на дорогостоящего адвоката, который вел ее дело. В саму Германию она так и не смогла попасть, чтобы найти там работу и быть поближе к Семочке, но зато здесь ей тетя помогла устроиться в частную клинику медсестрой. И Лина готова была практически жить на работе, хваталась за любые возможности, лишь бы продолжать платить адвокату за его работу.
О продолжении учебы и речи уже не было. Ведь Лине пришлось бы отказаться от работы. И все на что хватало ее образования это на работу младшим медперсоналом.
Вот и в этот дом мало кто согласился бы пойти, весь медперсонал побаивался владельца частной клиники Лисовского, а уж тем более идти в его дом, где скелеты из каждого шкафа выпадают. В общем, Владимир Павлович сразу же обратился к Лине, потому что знал, что она умеет работать и не задавать вопросов, и работу свою выполняет очень качественно. И, конечно же, Лина не задумываясь, согласилась.
Но она и понятия не имела, что девушке, за которой она ухаживает, как и ей самой, тоже не дают поговорить с ребенком.
И теперь Лина оглядываясь, как воровка открывала дверь в комнату, что выделили для ее отдыха в этом огромном доме, и все еще продолжала оглядываться по сторонам. А когда она проскользнула в комнату, то до последнего смотрела в уменьшающийся зазор между дверью и косяком, не веря, что за ней никто не шел, и что вообще на нее никто не обратил внимания.
Лина, наконец, захлопнула дверь, провернула ключ в замке, подергала ручку, чтобы убедиться, что ее никто внезапно не откроет. И, закрыв глаза, устало прислонилась к двери лбом.
Что ж Эвелина Сергеевна, раздался в комнате тихий, но грубый голос начальника СБ Германа Львовича, а теперь показывайте, что вы прячете в своих карманах.
Она не успела, бомба взорвалась. У Лины мелко затряслись руки, она так и не решалась повернуться лицом к «Смерти», как за глаза называли все этого человека, у нее просто не хватало духу, посмотреть в его серые лишенные всяческих эмоций, глаза.
***
Маша появилась из ванной, в объемном белом махровом халате, теплых носках и тапочках, с заплаканным лицом. Такая маленькая и беззащитная, что Влад еле удержался, чтобы не подскочить с кресла, и не схватить ее в охапку, прижать к груди, спрятать от всех бед, что навалились на нее. Владу мысленно пришлось посчитать до десяти, чтобы унять странный прилив нежности.
«Это не она это не она, всего лишь копия », на всякий случай, повторил он сам себе несколько раз мысленно, и стало намного легче.