Это твоя дверь, открывай. Сегодня все двери открыты! Сегодня ночь открытых дверей, Алла! ответил я, опять почувствовав какую-то нелепость в словах и окружающем мире.
Но моя регентша вроде ничего такого не замечала. Добрая луна осветила её гибкое тело в дверном проёме лоджии. Это было искусство! И прохладный осенний ветерок, скользнувший по спине, был лёгок, как мазки абсентиста Дега. Я снова захотел чая, только не мог самолично просить его, словно побирушка. Тут всё само собой должно как-то.
Но Алла стояла на балконе и я малодушно подумал, что обо мне забыто было. Её мысли, походу, улетели куда-то за пределы лоджии, а я тут на диване ничем не примечателен и хуй пойми кто. Это было глупо и я, одев штаны, тоже вышел на балкон. А там была осенняя прохлада, свет луны и спящий дворик с асфальтированной парковкой для транспортных средств.
Конечно, не всё кругом спало или тихо дремало. На детской площадке скрипели одинокие качели, а на парковке топталась бородатая фигура в распахнутой куртке. Человек тот был занят сугубо романтичным делом. Опуская в банку с белой краской широкую кисть, он выводил на асфальте кривыми буквами: «Алла, я тебя люб»
Не знаю как вам, а мне эти слова показались дикими и несвоевременными. Я уже понял, кто там изливает душевные муки и кому. Но регент Алла стояла, словно вампир белая, голая, холодная и жестокая. Она ждала последнего символа. А им был восклицательный знак.
Отец Андрей поставил банку с краской на газон и обратил чело к вожделенному центру своей роковой вселенной. А там, на балконе стояла она ледяная и строгая. Как палач на лобном месте. Рядом был замечен я в виде постыдного орудия казни такой засаленный топор с тупым лезвием. Ну и чтобы сказал тот придурок ангел по такому поводу? Сушки? Чай зелёный?
Я вернулся в комнату с «двойкой» по поведению. А снаружи, железная дева твёрдым голосом молвила: «Иди к матушке святой отец. И Бог простит тебя когда-нибудь». Затем балконная дверь захлопнулась.
* * *
Я уже шнуровал кроссовки, когда Алла спросила:
Ты сердишься или стыдишься?
Иду спасать человека, ответил я.
К этому Аркаше опять потащитесь?
Сначала туда. А там как Бог укажет.
Бог ушёл от вас, глупцы.
А зачем он тогда ангелов присылает?
Это не ангелы, а души неупокоённые кружат вас во грехе и пустоте.
Оно им надо?
Им нет, а мне
Тебе? Ведьма ты, но поёшь красиво.
Да, я пою красиво Не обижайся.
Я торопливо покинул уютную квартирку с волшебной кухней и совмещённым санузлом.
На углу у «Сбербанка» шевелился батюшка, хлеставший из бутыли кровь Христову. Сначала он хотел этой посудой попасть в мою голову, но потом протянул её (бутыль) мне. Я тоже причастился и было в тех глотках нечто большее, чем обороты и градусы.
У Аркаши унитаз сломали и ночь эта полна подлой магической дряни, сообщил я о своих подозрениях.
Да полна И я хотел бы попросить краснея, вздохнул отец Андрей.
Я могила!
Добре, вон такси тоскует. Едем.
И улетели мы на хату, полную тех хищных дам и песен Макса Фадеева. Там есть люди, которых понять можно и прощать желательно. Там не плетут интриги, а сразу лезут в драку. Там не любят стихи Бродского, а поцелуи мимолётны и легки, словно перья в вакууме. Там все и остались до светлого воскресенья.
И лишь я отдыхать отправился к Люде, заведующей по учебной части, с мелированными волосами и глазами, как у косули. А всё потому, что получил милую смс-ку со словами: «Уехал». Как вы, думаете какая музыка звучала в этот момент из уставших колонок? Ну, конечно же, Nothing Else Matters
Улетая
Лёнька! Лёнечка! Ты же всё понимаешь. Ты эти свои разработки делаешь, с какими-то там плавающими запятыми, а я даже плавать не научилась, ну шептала она ему на ухо мягкими губками, щекотала и целовала шею.
Я разберусь сама с остатками прошлых глупостей, сама Пойми, это не твои проблемы. Я теперь твоя проблема. Я люблю тебя и буду портить, Лёнька, жизнь нашу, пока смерть не разлучит нас.
Анжела, ангел мой! Ты будешь ждать меня на перроне послезавтра? Ты оденешь ту, рыжую шубку, с пояском лохматым? Я привезу тебе цветы или папку с патентом Чего тебе больше хочется? И мы поедем на такси в ЗАГС одни, чтоб никто рядом не кружился, не сверкал смартфоном, не обнимал нас за плечи в грубой радости, отвечал он ей, глядя прямо в глаза и держа ладонями её розовые от мороза щёки.