От котелка поднимался ароматный пар, а молодой человек стоял в двери, наблюдая за моими действиями. Достав из холщового мешочка костяную иглу и потертый лоскут, я уселась латать дыру на юбке, невероятно практичной одежде, которую несколько лет назад мне помогла пошить Анна. Она была скроена как юбка для верховой езды, обычная, скромная, ничем не примечательная, но на самом деле представляла собой очень широкие штаны. Мой визитер отошел на несколько шагов и уселся, скрестив ноги, на клочок вытоптанной травы, откуда он мог по-прежнему наблюдать за мной. Я не поддалась искушению закрыть дверь, вспомнив, с какой силой он недавно распахнул ее.
Ни его неподвижный взгляд, ни мои исколотые пальцы, ни грубые стежки на единственной приличной одежде не выведут меня из себя. Когда мясо сварилось, я налила похлебку в миску, показав, что ему следует остаться там, где он сидит. Его высокомерие, однако, не распространялось на более чем посредственное кушанье. Он вмиг опустошил миску и жестом попросил еще. Я поставила котелок к двери и сама принялась за обед. Не успела я съесть свою порцию с накрошенными в бульон кусочками отвергнутого им хлеба, как он уже опустошил котелок.
Он лежал, опираясь на локоть, и смотрел, как я привожу в порядок разгромленную им комнату, ношу дрова и замешиваю тесто для лепешки на завтра. Похолодало, и он обхватил руками голые ноги; каждый раз, когда его глаза слипались, он вскидывал голову.
Покончив с работой, я умылась остатками горячей воды. Затем по старой привычке набросила на плечи одеяло и присела на скамью у двери посмотреть, как угасает день. Набожные лейране считали сумерки священным временем, когда Аннадис-Воитель, бог огня, земли и солнечного света, передает бразды правления своему брату-близнецу Джеррату-Мореходу, богу моря, бурь, луны и звезд. Прошло немало лет с тех пор, как я последний раз испытывала нужду в набожных лейранах или их воинственных богах, но я по-прежнему соблюдала обычай, чтобы хоть чем-то отделять один день от другого. В этот вечер рядом со мной на скамье лежало увесистое дубовое полено.
Мой гость вытянул длинные ноги и огляделся, словно решая, что ему делать. Я махнула рукой прочь от домика.
— Даже не думай, что будешь спать где-то поблизости.
Он посмотрел на мое одеяло, на дубину, на дверь дома, которую я сознательно закрыла, выходя. Я была непреклонна. Когда он поднялся и медленно побрел к зарослям ольхи, я пробормотала: «Скатертью дорога». Но сделав несколько шагов, он остановился и слегка поклонился. Это было лишь немногим больше простого кивка головой, но поклон был изящным и вежливым. Гора упала с плеч. Никакой он не похититель королевских фазанов. Не спятивший от нищеты бедолага. Не конокрад.
Когда он снова повернулся ко мне спиной, я окликнула его.
— Имя. Мне нужно как-то тебя называть. — Я указала на себя и произнесла: — Сейри, — затем указала на него и вопросительно посмотрела.
Он серьезно кивнул и поглядел обеспокоенно. Потом отвернулся от домика и принялся вглядываться в сгущающиеся сумерки и в темно-синее небо над хребтом. Он медленно водил пальцем, словно что-то ища, пока вечернюю тишину не нарушил хриплый крик эрена, серого сокола. Молодой человек махнул рукой и кивнул, чтобы не оставалось сомнений.
— Эрен? — переспросила я. Он не подтвердил и не опровергнул догадку, а лишь устало пожал плечами и побрел по траве к кустам. Улегся на толстый дерн под ольхой и замер.
Сухая трава зашуршала под ветром. Голос лугового жаворонка эхом отразился от скалы. Мягко журчал ручей. Свет над лугом угасал, я перевела взгляд с неподвижной фигуры под кустами на следы копыт, оставленные отрядом Дарзида, и похолодела. Кейрон верил, что если в душе достаточно красоты, то эта красота может преодолеть любое зло в мире.