— Я вышла в сад за первой стеной, надеясь успеть миновать ворота раньше, чем упаду. Колени дрожали. «Я имею право на кровную месть даже в отношении кровного родственника. Кровь за кровь». Месть — мой долг.
— Сейри, вернись!
Томас приказал Дарзиду ехать за мной, пока сам он приведет слуг с паланкином. И капитан тащился за мной, а я уже выходила через ворота в дневную суету Монтевиаля. Все смешалось: запах навоза и свежеиспеченного хлеба, суетливые торговцы и спешащие гонцы, матроны в лентах, грохот колес, крики возниц, пытающихся проехать по грязным, запруженным толпой улицам. Как лишь одна черная зима могла превратить привычное зрелище в омерзительную картину?
— Отойди, девка. Ты что, глухая?
Дарзид невозмутимо смотрел со спины черной лошади, как стражник толкает меня жезлом. Когда-то я считала Дарзида другом, но потом поняла: если бы меня сжигали вместе с Кейроном, он наблюдал бы с тем же холодным любопытством.
Сворачивая в кривой переулок, ведущий на столичный рынок, я задела нагруженную яблоками тачку, но я с трудом осознавала, что яблоки катятся по всей улице, какая-то лошадь встает на дыбы, телега с сеном опрокидывается. У меня за спиной раздавались проклятия и щелканье хлыста. Но мой истерзанный разум уже не мог вспомнить имени разгневанного всадника. Сосредоточиться так трудно…
Пока я брела вдоль прилавков, заваленных рулонами тканей, мотками веревок, горами медных горшков, циновками, на которых лежала влажная блестящая рыба, телегами с фруктами и сеном, клетками с кудахчущими курами, сгустившиеся облака закрыли солнце. Я задрожала от холода. В середине ряда торговцев провизией горбатый старик наливал похлебку каждому, кто подходил к нему с медной монетой и кружкой. Я была истерзана. Опустошена. Но когда старик со своим половником повернулся ко мне, я смогла сказать:
— У меня нет денег, добрый человек. Мне нечего тебе дать. Нечего. — И мир завертелся и уплыл из-под ног.
Запахи сырого полотна и плесени прорвались сквозь беспорядочные сны. У меня под подбородком было колючее одеяло, я лежала на чем-то жестком и шатком. Пока я силилась открыть глаза навстречу мутному свету, мою шею неловко наклонили и у моего рта оказалась теплая металлическая кружка, чуть подрагивающая и источающая аромат подогретого вина. Несколько душистых капель попали мне в рот. Остальное потекло по подбородку.
— Бедная девочка, — произнес голос из полумрака, скрипучий жесткий голос, непонятно кому принадлежащий.
— Кто она может быть, как ты думаешь? Она не похожа на уличную девку, одета слишком просто. — Второй голос явно принадлежал старику.
— Что ты, конечно, она не проститутка. Посмотри на руки. — Две теплые шершавые ладони погладили мои пальцы. Как я замерзла! — Это руки знатной дамы. Что же нам с ней делать, Иона?
— Мы же не можем ее бросить, правда? Она же… — Голос старика сорвался.
— Того же возраста, что была бы наша Дженни. — Значит, голос принадлежит пожилой женщине. — Оставим ее на ночь. Кажется, ей сейчас все равно, какой у нас дом и проснется ли она завтра там же, где заснула.
— Что ж, тогда в путь.
Пока я металась между сном и явью, постель, на которой я лежала, пришла в движение, закачалась и загрохотала по булыжной мостовой. Старушка нежно гладила меня по волосам и рукам, а дождь мягко барабанил в холщовую крышу.
— Как ты узнала, дорогая?
— Она сильно дрожала и совсем побелела. Я думала, это просто лихорадка. Но потом она стала во сне хвататься за грудь и плакать от боли, тогда я все поняла. Прошло меньше суток, она потеряла море крови, не знаю, поправится ли. Если бы мы оставили ее на рынке, она бы наверняка погибла. Ты сделал доброе дело, дед.
— Это верно, хотя хлопот нам прибавится.