Оксана Шапеева - Сумасшествие. Современная поэзия стр 2.

Мир затерялся между клавиш.
Сладким ароматом осел
на белом и черном, 
так пряно пахнут орхидеи,
выросшие
в самом
сердце.

Сколько падали бы и гибли  проходит боль та,
Что рвала голосами ветра и льдом под кожей.
А такие как мы сумасшедшие  все похожи,
Электрическими разрядами в сто два вольта.
Время скидывает все маски, плащи и шляпы,
Затирая надменность, вычурность белой краской,
Вынимая наружу зверя (дракон двулапый), 
Принимайте меня, мол, как есть, теплотой и лаской.

Знаю, кажется, что не выжили под завалом
Тех обломков чужого мира, что был так тесен.
Только чувство как книга: читаешь её  всё мало,
В ней страницы пропитаны чудом весенних песен.

И когда вместо боли утро в груди зажжётся
Фонарями, не побледневшими от простуды,
Я пойму, что особый опыт  увидеть солнце.
Этим утренним солнцем
дышать я отныне
буду.

Бессонница приходит по четвергам,
ещё по субботам, вторникам и в дожди,
кричит «Подожди!» и, разваливаясь по слогам,
вплетается в волосы голосом голых льдин.

Она обнажает чувства, не говоря
ни слова, бросая пудовые якоря
мне в душу, я, задыхаясь при том, тону
в пустом безразличии
выгоревших минут.

Едва уловимый свет, на стене осев,
рябит, ускользая под взором большой луны.
В безмолвии звёзд угасает вся боль и гнев,
и мир обретает дыхание тишины.

Бессонница о тебе прогоняет сны,
хотя все равно о глазах твоих говорит,
не излечивая и касаниями
зари.
Бессонница  надоевший
ночной бронхит,
и после него  стихи.

Если я  остров,
то пуст и необитаем,
чтобы всё скалы, голые берега;
море холодным гулом весь склон питает,
с севера зазывая
снега.

Я бы всё пальмы, пальмы, песок и радость,
чтобы с большой земли не нести обид.
Только немая боль обитает рядом,
тлеет, дымя.
И дым ее
ядовит.

Если погода,
то дождь и сплошная сырость,
ветер гудит, пробирающий до нутра.
Каждый прохожий,
кутаясь в шарф, невольно
опасается, что я останусь
до утра.

Но изредка
улыбаясь и мне
всё же.

Ты  море. Холодные волны рябью
меня поглощают, я быстро иду ко дну.
Я  не герой романов, поэм, историй.
Я просто глупец, решивший в тебе
тонуть.

Не будет ни звёзд, ни города, ни свечей.
Луна опрокинет чашу, всю тьму надев.
Останется образ глаз твоих, губ, плечей;
и я под стихами, как рыба
на дне.

Вот захлебнешься в ярости,  сразу падать
И со дна безумие соскребать.
Но не бывает хуже на свете ада,
Чем наш разум, запертый под печать.

То, что не выжило, стало самой пустыней,
Птицы там не летают и не поют
Я прогоняю стаи своих уныний
И остаюсь сгоревшая на краю.

Мне все твердят, мол, не под тебя кроили
Мир, и умей крутиться в его золе.
Я воздвигаю город из черной пыли
И продолжаю в нем о тебе болеть.

Не отпускают тучи, но я вдыхала б
Голос твой, утопая Рассвет горит
Не осознать, как тебя совершенно мало.
Вылечи меня, вылечи от обид

Город гладит тебя босым
Ветром, с окон снимая дым,
Словно плащ из ночи полотен:
Горизонт  невесом, звук  плотен.

И, ещё не поднявши век,
Утро к новой придёт главе,
Не спеша соберёт с трав ноты 
Те застыли во мгле давно. Ты

Под уютом закрытых штор.