Он сам к тебе, чуть попозже, с нами, собирался. Иди, конечно.-
Проворчал Зендер и, вышел из проходняка.
Ты на него сильно не обращай внимания. Весеннее обострение и сопутствующие факторы, имеющиеся в наличии. Ну, ты меня понял. Извинился за друга Лом.
Понял. Скажи Лом, что надо сделать, чтобы покреститься?
Выучить три молитвы: Отче наш, Богородицу и Символ веры. Что, без помощи Отца небесного тяжко?
Ты знаешь да. Выйду с третьей пятнашки покрещусь. Если как говорят крещёные «Бог даст». Напиши мне, пожалуйста, молитвы. Я их на обратном пути заберу. Что опять в шизо поедешь? Поинтересовался Лом
Скорей всего да.
Ну, Бог в помощь. Сказал Лом, передавая Татарину листок с молитвами. Зендер просто сказал: Увидимся.
***
«Сууууууууууууууууууууууукккка, как холодно, на киччччччччччччччччччччччччччччччче, в феврале месяццццццццццццццццццццццццццццццццце».-
Думал Перстень, подтягиваясь на висящем над железной дверью камеры наморднике. Подтягиваться он мог долго, минут двадцать. Потом столько же приседать и столько же отжиматься. Отжиматься ещё можно было к верху ногами, на руках. Потом, пока тело разогрето, попытаться уснуть.
Что за бумажка? Подумал он, нащупав во внутреннем кармане робы, какой то листок.
А это молитвы. Те, что Лом, написал. Посмотреть, что ли. Хотя какая от них помощь. Навряд ли теплее станет. Так что там написано?:
«Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя твое, да придет царствие твое, да будет воля твоя, яко же на небе, и на земле. Хлеб наш насущный даждь нам днесь. И остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим. И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Аминь».
Больше половины слов не понятно. Не спать, до отбоя спать запрещено! Встать, подойти к стене, руки на стену ноги шире. Сколько человек в камере? Почему молчишь? -
Три зоновских вертухая, в масках, с дубинками, ворвались в камеру. За ними вальяжно зашёл холёный майор.
А, Афганец.
Сказал он.
Не пойму вас, афганцев. Почему вы все, такие упёртые. Вот ты же Перстень не блатной? А на промку ходить не хочешь так? Что молчишь?
Тепло берегу, гражданин начальник.
Поёживаясь и пытаясь сохранить остатки тепла, Перстень снял руки со стены и, попытался закутаться в бушлат.
Руки на стену!
Последовал окрик. И дубинка прилетела, точно, в правое бедро зека. СУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУКА. БОООООООООООООООООООООЛЬНО. Подумал Перстень упав, но при этом, не проронил ни звука.
Сидишь вот в одиночке, на пониженной пайке.
Как ни в чём не бывало, продолжил офицер:
Холодно. А, правда, почему так холодно. Дайте ему картонки, пусть решку, заложит. И прибавьте батарею, нам труп перед комиссией, совсем не пригодится. Да, и покормите, его пару, тройку дней. Три дня, до комиссии осталось. Всей киче внимание. Говорит майор Катков. Выйдя из камеры он, повысив голос продолжил: Через три дня приезжает комиссия по правам человека. И, если у вас, господа зеки, есть какие-то претензии или пожелания, то я вас выслушаю прямо сейчас. Если же претензий нет. Каток вышел в коридор между камерами и закончил свою речь словами:
То вся кича умоется кровью, если какая-то падла, откроет рот, с жалобами. Надеюсь, услышали все?
Молчание знак согласия.
Замок камеры защёлкнули. Послышались удаляющиеся шаги вертухаев и снова тишина в штрафном изоляторе. Тишина, которую не спутаешь, ни с чем, насквозь пропитанная болью, отчаянием и злостью. Перстень, опираясь о стенку, на одной ноге допрыгал до забетонированного посреди хаты столика и двух скамеек. Сильно болела ударенная нога. Холодно опять, аж колотит. Покурить бы. Подумал Перстень, морщась от боли, в ушибленной ноге. Вот только нет курева, то есть, ни хрена. Только бумажка с молитвами. Всё равно завернуть нечего. Ещё почитать что ли?
Богородица дево радуйся, благодатная Мария. Господь с тобой, благословенна ты в женах и, благословен плод чрева твоего, яко спаса родила, еси душ наших. Аминь.
Кормушка открылась и через нее, в хату влетели две кортонки, и пачка «примы».
Командир, а спички? Крикнул Перстень.
Может тебе ещё бабу, в пионерскую правду, завернуть? Послышался удаляющийся голос вертухая.
Это от вас навряд ли дождёшься, а за картон и курево душевно благодарен, граждане начальники. Крикнул в никуда Перстень, закладывая решётку уличного окна, картоном.