Прошло довольно много времени. Элиас не зажигал факела, хотя стало совсем темно: из леса огонь легко мог был виден как разбойниками, так и зверьем. Лошадь будущего гвардейца прекрасно понимала, что идти надо по дороге, никуда не сворачивая, и Элиас полностью положился на чутье коня. Мерная, спокойная езда уже успокоила юношу, глаза его вновь стали слипаться, и рука то и дело соскальзывала с оружия.
И в это время на него напали.
Кто-то очень сильный и быстрый одним мощным рывком сдернул клевавшего носом Элиаса за плащ с коня, повалил на землю, пытаясь этим же плащом его обмотать и лишить возможности двигаться. Лошадь юноши испуганно ржала и била передними ногами разбойников, пытавшихся удержать ее за поводья. Сам Элиас ловко вывернулся, кинжалом обрезав свой плащ, вскочил на ноги и выхватил-таки меч. Его кровь забурлила, разгоряченная предчувствием схватки. Вид огромного, широкоплечего разбойника не остановил юношу – он смело бросился на врага и сразу провел целую серию мастерски отработанных фехтовальных приемов. Головорез, пыхтя, отчаянно отбивался устрашающим тесаком, и это подзадорило Элиаса. Однако он забыл одно из главных правил, которые розгами вбивала ему матушка: в бою голова должна быть холодной. Юношеский пыл затмил слабый голос разума и осторожности. Два других разбойника, видя, что их товарищу приходится худо, кинули возиться с лошадью и мулом и бросились на подмогу. Будущую гордость Королевской гвардии просто оглушили дубинкой по голове. Элиас упал, как сноп.
Очнулся юноша, лежа в неудобной позе, со связанными ногами, скрученными за спиной руками и кляпом во рту, в колючих кустах. Видимо, его специально туда положили да еще куртку и рубашку стянули – теперь малейшее движение доставляло сильную боль от шипов. Недалеко у молодых елок горел костер, и возле него три бандита рылись в его дорожных сумках, деля добычу. Они тихо переругивались, кидали друг другу Элиасовы вещи, меняясь. Поодаль, привязанные к дереву, стояли его лошадь и понурый мул.
Элиасу все это, мягко говоря, не понравилось. Он тревожно и отчаянно заворочался, не обращая внимания на то, что покрывается болезненными царапинами.
– Глянь – очухался уже, – сказал один из разбойников, подойдя на шум. – Что будем с ним делать?
– А чего еще? В мешок и утопить – речка рядом, – ответил тот здоровяк, которому посчастливилось испытать на себе фехтовальное искусство Элиаса. – Больно прыткий – пусть остудится.
Разбойники захохотали.
Юноша лишь замычал, выказывая тем самым полное несогласие с таким будущим.
Неужели все? Неужели вот так бесславно закончит свои дни потомок капитанов Королевской гвардии? Элиас отчаянно забился в своих путах, но добавил себе лишь еще царапин. А когда один из разбойников направился к нему, расправляя в руках мешок, юноша взвыл еще громче и все-таки выкатился из кустов.
– Ишь ты! Ишь ты! – возмутились бандиты его прытью и кинулись на Элиаса.
Двое подняли юношу, а третий хотел натянуть ему на голову мешок.
Тихий короткий свист – в горле того, что приготовил мешок, затрепетала тонкая белая стрела с серебристым оперением. Разбойник упал. Двое других кинулись в разные стороны, отпустив Элиаса, и тот, не удержавшись на связанных ногах, рухнул лицом в мох. Перевернулся и тут же увидел, как от такой же стрелы, но пущенной в спину, под левую лопатку, упал второй головорез.
Из густых зарослей сонного папоротника раздался спокойный, показавшийся даже скучающим, голос:
– Не думай бежать, Глен.
Видимо, это относилось к главарю-здоровяку, потому как тот застыл на месте, боясь пошевелиться. Послышалось шуршание папоротников – кто-то из них выбирался. Потом – звук легких, неспешных шагов.