Вроде все.
Хорошо. Теперь ложитесь на спину. Катенька поставила поднос с украшениями на стол и, глядя, как он устраивается, сказала: Процедура длится около пятнадцати минут и совершенно безболезненна. Во время сканирования оставайтесь в неподвижном состоянии. Некоторые пациенты могут испытывать боязнь замкнутого пространства. С вами такое случалось?
Эмм, пожалуй, нет, ответил Дэн, пялясь в потолок.
Хорошо. Будет слышен шум и гудение, иногда очень громкое. А также стучащие звуки. Беспокоиться не о чем. Все это часть процесса.
Ясно.
Мы с врачом будем в соседней комнате, она показала на широкое застекленное окошко в стене. Здесь двусторонняя связь, и, если что-то пойдет не так или вам станет плохо, говорите. Но, думаю, ничего не случится. Вы готовы?
Да, ответил Дэн.
Тогда начинаем, Катенька нажала на кнопку на приборной доске слева от дырки в бублике, и лежанка под ним поехала, а потом с тихим шипением остановилась внутри пластикового кокона. Несколько раз щелкнуло, затем донесся легкий шорох шагов. Мягко хлопнула дверь.
Он остался один. Несколько секунд ничего не происходило, потом машина загудела.
«Поехали», подумал он.
Что-то дробно застучало внутри с такой силой, что Дэн вздрогнул: сломалась? Он запаниковал, но вспомнил, что Катенька его об этом предупреждала и успокоился. Гул машины переходил в свист, потом затихал. Что-то стучало, будто он находится в одиночной камере и с ним перестукиваются бывшие сокамерники. О чем только не думается в абсолютной изоляции! Реально начинает крышу сносить Что там она говорила о боязни замкнутого пространства? Теперь Дэн знал, что это такое. Лоб его покрылся испариной, а пластиковые обводы сверху и по бокам начали давить, будто сдвигались.
«Сколько я уже тут? думал он, изо всех сил стараясь не паниковать. Минут пять? Полчаса? Или больше? А вдруг они обо мне забыли?» Смотреть на пластик надоело, и он прикрыл глаза. Бесконечную черноту прямо посредине разрезала узкая белая полоска. Ее пульсация совпадала с биением его сердца. По обе стороны плавали мутные капельки с нитевидными отростками, похожие на маленьких паучков. Было сложно на них сконцентрироваться, они все время перескакивали с места на место, исчезая на миг и неожиданно появляясь в новой области. Он перестал чувствовать ноги. Думал о них и, несмотря на запрет шевелиться, один раз попробовал напрячь передние мышцы бедра. Безрезультатно. Как будто ниже пояса ничего не было.
Тем временем полоса в его глазах померкла и отдалилась, неторопливо закручиваясь по спирали. Остались только паучки, но и они успокоились. Плавали кругами против часовой стрелки, иногда пропадая. Зачесался кончик носа, но он вспомнил, что шевелиться нельзя, и оставил руку на месте. Из темноты, как на фотобумаге при печати, проявлялось что-то знакомое. Он пока не мог разобрать, слишком неясными были детали, но сердце застучало.
Ты куда машину поставил? спросил кто-то, обрывая руками черноту в глазах Дэна, словно паутину. Из треснутой оконной рамы брызнули по комнате лучи солнца и золотыми монетами покатились мимо печки к ногам.
Папа? спросил Дэн.
А ты кого ожидал увидеть? Бориса Ельцина? Или, может, Леонида Куравлева в роли Жоржа Милославского? отец захохотал, как только он один и умел, звонко и заразительно, закидывая голову назад. Еще и притопнул. На ногах его были кирзовые сапоги, стоптанные и измазанные глиной. На коричневом крашеном полу остался грязный след. Нос защекотало от терпкого запаха «Беломора» и дачно-огородного пота. Где машина, я тебя спрашиваю?
Дэн хотел сказать отцу, что давно продал их «ласточку» и что они с мамой скучают по нему, особенно мама. А главное, он понял: нужно узнать у отца, где он пропадал все эти годы. Дэн едва успеть открыть рот, как аппарат снова застучал, фигура отца помутнела и скрылась в серой пелене.
Дэн открыл глаза. Фу! Заснул, оказывается. Вроде не шевелился? Он поморгал и с силой зажмурился. Скорее бы все закончилось. Пот затек ему в глаза, и теперь их щипало. Нос зачесался еще сильнее. Ему осточертело лежать, надоела вся эта глупая затея, и Бурденко тоже. Будь у него послабее нервы и не знай он, что за дверью переживает за него Крис, давно бы уже встал и ушел, не оглядываясь. Но он терпел.
Казалось, прошло часа два, прежде чем аппарат, простучав напоследок особенно звонко, затих.
«Может, режим меняет?» подумалось ему, хотя он изо всех сил молил, чтобы это был конец. Какое счастье у слышать вполне обыденный щелчок входной двери и шорох шагов по линолеуму!