Она вдруг поймала себя на том, что прислушивается, ожидая возвращения Геда домой из его странствий по склонам Горы, прислушивается, надеясь услышать его голос, что всем своим существом не верит в его отсутствие, Тенар внезапно подняла глаза и посмотрела на ведьму – бесформенный сгусток тьмы, притулившийся на стуле Огиона подле погасшего очага.
– Ага! – воскликнула она, и мириады мыслей вдруг пронеслись за доли секунды в ее сознании.
– Так вот почему, – сказала она. –Так вот почему я никогда...
Спусти некоторое время Тенар спросила:
– Неужели они... неужели волшебники... неужели это заклятие?
– Конечно, дорогуша, – ответила тетушка Мосс. – Они околдовывают сами себя. Кое-кто болтает, будто они подписывают обязательство, нечто вроде брачного договора, только наоборот, и дают клятву, и только затем обретают свою силу. Но я во все это не верю, как и в то, что истинная ведьма может зайти слишком далеко, имея дело с Древними Силами. Да и старый маг мне ни о чем таком не рассказывал. Хотя, насколько мне известно, некоторые ведьмы занимались этим, и ничего страшного с ними не приключилось.
– Те, кто воспитывал меня, проповедовали непорочность.
– Ах да, ты рассказывала мне, одни женщины вокруг, если не считать евнухов. Жуть!
– Ну почему... Я ни разу дажене подумала ...
Ведьма громко расхохоталась.
– Это их рук дело, дорогуша. Ты даже и думать об этом не могла! Как, впрочем, и они, раз уж наложили на себя подобное заклятие. Разве они могли делиться с кем-то собственной мощью? Этого просто не могло произойти. Нельзя брать, ничего не давая взамен. Это непреложная истина. Колдуны, как люди, обладающие властью, осознают это яснее, чем кто-либо. Но, знаешь ли, мужчине нелегко перестать быть мужчиной, даже если само солнце повинуется его приказам. Поэтому они с помощью своих заклятий выбрасывают из головы подобные мысли. Навсегда. Даже в наше смутное время, когда чары действуют из рук вон плохо, до меня не доходили слухи о том, чтобы какой-то колдун разорвал путы заклятия и использовал искусство магии для удовлетворения собственной похоти. Даже самых злобных магов удерживает страх. Конечно, они могут творить иллюзии, дурача при этом прежде всего самих себя. И лишь некоторые колдуны самого мелкого пошиба, чародеи-ремесленники и иже с ними, пытаются одурачить своими трюками деревенских простушек, но, насколько я могу судить, эти заклятия немногого стоят. Словом, ни одна из двух великих сил не превосходит по мощи другую, и они текут каждая по своему руслу. Вот как я все это вижу.
Тенар долго молчала, обдумывая услышанное. Наконец она сказала:
– Они держатся особняком.
– Да. Колдуны вынуждены так поступать.
– Но ты же не сторонишься людей.
– Я? Я всего-навсего старая ведьма, дорогуша.
– Насколько старая?
После минутной паузы Мосс ответила из темноты с легкой насмешкой:
– Достаточно старая, чтобы стараться держаться подальше от неприятностей.
– Но ты говорила... Ты же не давала обет безбрачия.
– Что, дорогуша?
– Ну, как мужчины-колдуны.
– А, нет. Нет-нет! Нечасто я этим занималась, но стоило мне взглянуть на мужчину по-особому... никакого ведьмовства, ты знаешь, дорогуша, что я имею в виду... в общем, по-особому, и он начинал ошиваться у моей хижины, как кот у крынки со сметаной: «Мне нужна мазь от чесотки для моей собаки», «Мне нужен отвар для больной тетушки», но я-то знала, что ему на самом деле было нужно, и если мужчина мне нравился, то порою он получал, что хотел. А любовь... знаешь, я не из тех ведьм, что делают это за деньги. По мне, так они порочат наше искусство. Я так скажу: я беру плату за свою работу, а любовью занимаюсь ради собственного удовольствия. А совсем не ради их удовольствия. Когда-то давным-давно я была без ума от одного мужчины, видного такого мужчины, но с жестоким, холодным сердцем. Он давно умер. Это был отец Таунсенда, ты знаешь его.