в бренную жизнь не вникая нисколько,
И не читая, к примеру, Камю
Я же пытаюсь легко и красиво
тихую жизнь без друзей и любви
воспринимать, как работу Сизифа,
вкатывать на гору камень судьбы
В САЛОНЕ АВТОБУСА
Толпа молчала и глазела.
В салоне женщина лежала.
Она вниманья не хотела.
Идей меньшинств не отражала.
С румянцем, словно после бани,
раскрыто спящая, как дома,
она посапывала пьяно
лет двадцати, с лицом Мадонны.
Я размышлял: среди рутины
разврата, лжи, расправ кровавых
она не так уж и противна,
как женщина она права ведь.
Я ей, поспавшей, подал руку,
помог подняться понемногу.
Она не будет в томной скуке
умело корчить недотрогу.
Она не станет, пряча похоть,
вести о нравственности речи.
Ей и от выпитого плохо
и на душе её не легче.
И оттого, что было мало
тепла в любви, устройства в быте
между грудей её вздыхала
щепотка придорожной пыли
*****
Многолюдная улица после
на работе пропавшего дня.
Я вольюсь и почувствую просто
как поток увлекает меня.
В гуще лиц незаметною каплей
поплыву в русле времени я;
как вода, устремленная в Каспий,
мы впадём все в озера жилья.
И в большом многолюдном жилище
одиноко взывает душа.
Люди в людях отзывчивость ищут
и тогда никуда не спешат.
И тогда, когда в сердце пустынно,
что без близких не выжить почти,
неожиданно разум постигнет
мудрость тихую капли воды.
Спотыкаясь в толпе, в спины тычась,
презирая амбиций расчет,
плыть и плыть незаметно средь тысяч:
тысяч глаз, тысяч губ, тысяч щёк
Гримасы и маски
КАНАТОХОДЕЦ
Если в карму поверить, то был я циркач,
в прошлой жизни ходил по канату;
и содружество звёзд мне внушало сверкать
равновесий высоким талантом.
Без страховки наверх выходил,
понимая: нельзя оступиться.
Лишь быстрей сердце билось в груди,
не слабел тренированный бицепс.
Но однажды, уставший от травм,
не попал в ритм привычного танца
И паденья смертельного страх
мне из той жизни смог передаться
В нови дней я замечу растраченность сил,
будто прежний ходок по канату.
Вот и жизненный смысл, как судьбы балансир,
ускользает из рук потерявшего хватку.
Можно стресс тяжкой кармы изжить и забыть,
отдалиться от дел, отойти от событий,
и на скользкой, на тонкой опоре судьбы
перестать вечно делать кульбиты.
Для чего же земной организм
просит снова опасности дозу,
чтоб партнёршу, сошедшую вниз,
поразить мастерством виртуоза?
Я с подошв кровь стремлений оттер
и смотрю,
не отравленный лестью,
как наверх, словно в счастья восторг,
на канаты свои обречённые лезут
КЛОУНАДА
Поэт или клоун, иду на руках.
А. Мариенгоф.
Але гоп!идущий поэт на руках,
на публику кубарем как на арену,
где тигров следы на зелёных коврах,
и клетку ещё не убрали за сцену.
Серьёзность моих лучших мыслей и тем
уверенней выразит солнечный клоун,
насмешник, паяц, сотворитель затей,
что чуток к репризам и к слову.
Пока я бросаю одну за одной,
жонглируя сходу, тирады и рифмы,
как тень, кто-то там у меня за спиной
стоит и себе здесь не кажется лишним.
Не ясен мне сзади невидимый фон,
но понял я, словно иное постигнув,
что держит он кнут, револьвер у него,
и общий прикид укротителя тигров.
Он движется медленно влево вперед
и вот, наконец, он выходит из тени
хозяином наших тревог и забот,
указчиком взлётов, прыжков и падений.
А что? Может снова кошмарно в стране?
Зверей и людей назначают всеобуч.
И просто приближен для теста ко мне
лицо обжигающий обруч.
Так что же он думает, будто я зверь?
Коль в жизни, как в цирке, дурачусь.
И старой системы его револьвер
не тиграм арен предназначен.
.
Животные в очередь встали и прыгают тут.
Одни неохотно, другие согласны,
ведь в обруч горящий каждый летун
всегда поощрён сахарком и колбаской.
Огня не боюсь я, огонь мне, как брат.