– Так вот, мы вляпались много выше головы.
– Это я уже поняла. А поконкретней?
– Никаких документов у Дженны не было. Малкерн мне наврал.
– Ты, кажется, это предвидел?
– Предвидел, но все же не до такой степени. Не знаю уж, что я себе воображал, но уж, по крайней мере, не это. – И я протянул Энджи фотографию Полсона в неглиже.
– Ну и что тут такого? – медленно проговорила она. – Снимку лет шесть – восемь, на нем запечатлен полуодетый Полсон. Зрелище не слишком привлекательное, но это уж не ново. За такое не убивают.
– Может, и не убивают. Но ты посмотри на того, с кем он снят. По виду этот парень вращается в другом обществе. Как по‑твоему?
Энджи снова стала разглядывать фотографию чернокожего, стоящего рядом с сенатором.
Сухощавый, чтоб не сказать – субтильный, одет в синюю футболку с треугольным вырезом и белые брюки. Весь в золоте – и на шее, и на запястьях, – а волосы одновременно и прилизанные и взлохмаченные. В глазах застыла неистовая, уничтожающая ненависть. Лет тридцати пяти.
– Да уж, – согласилась Энджи. – Кто это?
– Может быть, Сосия. Может быть, Роланд. А может быть, ни тот ни другой. Но он решительно не похож на парламентария.
– Он похож на сутенера.
Я ткнул пальцем в дешевенький шкаф и зеркало, где отражались развороченная кровать и угол двери, а на ней – два бумажных прямоугольника. Я не мог разглядеть, что там на них написано, но, судя по всему, это были правила поведения в мотеле и напоминание о времени вселения и выезда. С дверной ручки свисала табличка «Не беспокоить».
– А помещение весьма напоминает...
– Мотель!
– Пра‑виль‑но, – сказал я. – Вам бы, леди, в частные детективы.
– Вам бы, сэр, прекратить дурака валять, – ответила Энджи и швырнула фотографию на стол. – Ну и что это все значит?
– Это я тебя спрашиваю.
Энджи закурила, отхлебнула пива и погрузилась в размышления, итогом которых стала следующая речь:
– Эти фотографии вполне могут оказаться лишь верхушкой айсберга. Не исключено, что есть другие – такие же и еще похлеще. Кто‑то – Сосия, или Роланд, или – осмелюсь ли вымолвить? – человек, причастный к политике, ликвидировал Дженну, потому что знал: она может обнародовать эти снимочки. Таков ход твоих мыслей, Патрик?
– Именно таков.
– Ну, так вот, либо они полные идиоты, либо ты.
– Это почему же?
– Дженна держала фотографии в своем банковском сейфе, верно?
Я кивнул.
– Но в случае насильственной смерти начинается стандартная полицейская процедура – следствие получает разрешение суда вскрыть все шкатулочки и ларчики, которые были у жертвы, и в том числе ее банковский депозит. Я полагаю, они уже сообразили, что банк был последним местом, где побывала Дженна перед...
– Смертью.
– Да. И потому, пока мы с тобой ведем беседы, они вот‑вот приступят к вскрытию и изъятию. И каждый, у кого есть хоть капля мозгов, мог бы это предвидеть.
– Но они могли предположить, что она все вынула из сейфа и отдала мне.
– Могли. Но вероятность этого бесконечно мала, как по‑твоему? И потом, они каким‑то образом были абсолютно уверены в том, что Дженна ничего не оставит в сейфе.
– Откуда же они это узнали?
Энджи передернула плечами:
– Ты же детектив, вот и включи свой детектор.
– Пытаюсь.
– Кто‑то еще, – сказала она, садясь и ставя пиво на стол.
– Да говори же, ради бога!
– Каким образом они узнали, что утром ты должен быть на этом месте?
– Синяя Бейсболка! – осенило меня.