Иногда являлся капитан, высокий молодой человек, почти юноша, в кожаной куртке, валяных сапогах и в оленьей шапке:
он молча подходил к стеклянной вышке, где лоцманы вертят рулевое колесо, молча и тоскливо глядел вперед несколько минут и, посиневши от холода, уходил обратно к себе. Нередко появлялся на палубе человек средних лет, одетый в ватное пальто и широкополую шляпу, с редкой русой бородкой, в очках и теплых перчатках. Накинув на шею плед, он долго простаивал на одном месте и глядел на бесконечную линию берега, на сменяющиеся холмы и откосы.
- Вы не доктор? - неожиданно спросил его офицер, выбежав из своего подполья.
- Нет, я учитель.
- А в карты вы не играете?
- Нет.
- Ну, до свидания!
Офицер побежал обратно вниз по лестнице, и когда осталась видна только его голова, он крикнул учителю:
- Не прозевайте, сейчас остановка!
Действительно, "Сокол" вскоре остановился. Часа два стоял он у бревенчатого помоста. По перекинутым сходням все время ходили взад и вперед матросы с носилками, ссыпая в люк дрова с грохотом и прибаутками.
Не напрасно, однако, кричал "Сокол" так задолго до своего прихода: окружные жители успели принести сюда кто что мог. Остяки-рыболовы привезли в челноках стерлядей и нельмы, бабы захватили хлеба, ватрушек и молока, мальчишки притащили уток и огурцов, девочки - яиц и ягод, а старики домашней браги в берестовых бураках.
Пассажиры повеселели. Только повар, Иван Михайлович, был недоволен чем-то и, заложив руки в карманы, угрюмо пробирал двух мужиков, а те молча и виновато чесали затылки и глядели вкось, оба в разные стороны.
После долгого ненастья к вечеру погода переменилась, и когда "Сокол" тронулся в путь, ветер уже затих, стало тепло и ясно, и пассажиры вышли на палубу. Их было всего четверо: молодой семинарист, ехавший в Москву в университет, старый чиновник с кокардой, учитель и турист - иностранец, говоривший свободно по-русски. К ним подошел капитан, стал рассказывать туристу об Иртыше, об инородцах - и разговор вскоре сделался общим.
- Не желаете ли сегодня на палубе поужинать? - ласково спросил Иван Михайлович, подходя к капитану. - Ишь господь какую благодать посылает, добавил он, указывая на берег и на небо и нюхая чистый речной воздух. Очень хорошую нельму приобрел по вашему поручению и сливок хороших... Могу бламанже предложить.
Капитан хотел что-то ответить, но в это время на палубу вбежал офицер; вид у него был возбужденный, глаза растерянные.
- Иван Михайлович! - обратился он прямо к повару. - Голубчик! Случилось несчастие!
- Что такое-с? - забеспокоился тот.
- Водка вся вышла!
Они глядели молча друг другу в глаза, как бы желая проникнуть один другому в самую душу. Затем Иван Михайлович пожал плечами и проговорил обычным угрюмым тоном, сразу утратив свое недавнее добродушие:
- Не обязан об этом беспокоиться.
- Знаю, милый. Но нет ли бутылочки?
- Спиртного не держу и держать не имею в виду-с.
Бламанже могу предложить.
- Ну, дорогой мой... Иван Михайлович! - продолжал умолять офицер. Вместо блян-манже дайте мне блянбуар!
Но Иван Михайлович, пристально поглядев на взлохмаченную голову офицера, на его просительно протянутые руки, ответил решительным тоном:
- Сам не пью-с и вам не посоветую.
И с этими словами, искоса поклонившись, он ушел вниз.
Офицер развел руками и, не то про себя, не то обращаясь к компании, проговорил:
- Вот чертов характер!.. Кабы мне такой, я бы навил веревок из жизни!
- Хотите браги? - предложил капитан. - Я себе целый туяс купил.
- И я купил браги, - хотите? - предложил учитель.
Офицер поклонился учителю и капитану, как бы благодаря, но отказываясь от предложения, и, уловив на себе пристальный взгляд иностранца, поспешил ему объяснить:
- Брага, видите ли, вроде пива, только похуже, и вроде, пожалуй, кваса, но получше его; а в общем - бурда!
Кто желает разводить в желудке лягушек, пускай пьет эту самую брагу. А я насчет водочки: о-де-ви, как говорят французы, то есть "вода жизни".