Знатно, негромко присвистнул Богдан. У нас в кадетском такого не водилось.
И так далее в том же духе: без дела в дортуаре не остался никто. Кроме нескольких старших, развалившихся на койках с книгами в руках. Видимо, их благородного статуса никакая муштра уже не касалась.
Откуда-то ощутимо тянуло табаком, хоть курение в общих залах и строго-настрого запрещалось.
Да твою ж матушку, выдохнул я.
Померла уже матушка, и давно. Богдан хлопнул меня по плечу. Пойдем трудиться, господин сугубый. А то цукнут мало не покажется.
Спорить я не стал уж лучше еще немного повозиться с тряпками и ведром, чем попасться на глаза заскучавшим старшим. Не то чтобы я собирался терпеть местный цук но и нарываться тоже не хотелось. Обычаи здесь, похоже, полагалось соблюдать без споров и особых страданий: и «благородные подпоручики», и «молодые» выглядели в целом благостно если не сказать довольно и весело. Во всяком случае, первые не пытались тронуть «сугубых» даже пальцем, а вторые бросались выполнять самые нелепые повеления с совершенно непонятным мне рвением.
И все же дортуар я покидал с явным облегчением в отличие от Богдана. Тот явно любовался бы местными бесчинствами хоть до самого отбоя, подмечая что-то мне пока неявное и вовсе неясное.
Ты что себе позволяешь, щенок?
Высокий, но нарочито грубый голос, раздавшийся из коридора за дортуаром, выбился из общей какофонии. Не громкостью и не тембром поющие где-то за спиной юнкера завывали похлеще, а скорее манерой и даже самим обращением. «Стандартный» цук, похоже, подразумевал исключительно вежливость, а здесь
Беспредел, негромко проговорил Богдан, замедляя шаг.
Лучшего слова я бы не придумал: в коридоре явно творилось что-то из ряда вон выходящее. Четверо рослых юнкеров обступили пятого невысокого, щуплого, со светлыми, почти белыми жиденькими волосами. Его я точно видел на построении где-то слева в задней шеренге, куда ставили самых мелких и худосочных.
Похоже, первокурсника взялись «обхаживать» старшие. Но совсем непохожие на тех, что гоняли «сугубых» по дортуару, эти явно не добирали ни стати, ни возраста, ни какого-то особенного «гвардейского» лоска, как те, что к весне выпускались в полк или шли в Академию Генштаба.
Второй курс?
Ты что, глухой? Белобрысый здоровяк толкнул первокурсника в плечо. Когда к тебе обращается старший по званию, следует отвечать: «Никак нет, господин обер-офицер».
Мелкий выглядел помятым похоже, уже успел схватить пару тумаков, но уж точно не испуганным. Скорее сердитым: брови сдвинуты, голова чуть втянута в плечи, левая нога отставлена назад. Плечи напряжены, пальцы сжаты. Не в кулаки, а так, будто он собрался швырнуть Булаву с двух рук сразу.
Иронично если учесть, что из всех присутствующих в коридоре он единственный не обладал Даром. Вообще никаким даже чахлый четырнадцатый магический класс для заморыша оказался бы чем-то недосягаемым.
И кто его вообще определил в юнкера?
Ты не обер-офицер, отозвался мелкий. А чучело ряженое. Я
Договорить пацан не успел. Белобрысый коротко, почти без размаха впечатал ему в живот увесистый кулак, и бедняга тут же с хрипом согнулся. Попытался дернуться, боднуть обидчика лбом в подбородок но так и не дотянулся. Второй удар уже полноценный, тяжелый и размашистый отшвырнул парня к стене.
Так и будем смотреть? проворчал я. Нашего бьют.
Старшие. Богдан опасливо огляделся по сторонам. Непорядок, конечно, но нам в их дела лезть не положено. Оберов бы позвать
Да хрен с ними.
Не знаю, что на меня нашло. Я нечасто замечал за собой желание почесать кулаки без особого повода. И не сказать чтобы так уж сильно сочувствовал мелкому. Но то ли юнкерская форма сама по себе обязывала к героизму, то ли драка четверых против одного как-то особенно сильно укололо мое чувство справедливости
То ли вожак старших слишком уж напоминал Воронцова такой же здоровый, белобрысый, скудоумный и наглый с тем, кто ростом ему примерно до второй сверху пары золотых пуговиц на кителе.
Отставить! Я громыхнул ведром с водой об пол. Что тут происходит, господа юнкера?
Старшие тут же подпрыгнули, как ошпаренные, отступили от мелкого, чуть ли не синхронно втянули головы в плечи и обернулись, явно ожидая увидеть кого-то из начальства или хотя бы портупей-юнкеров