— Вы спасли мне жизнь, — сказал я небрежно, — так постарайтесь сделать остаток ее счастливым.
— Знаю я эти штучки, — сказала она, — думаю, мне известны все подобные уловки. Чарли — любитель пошутить. — Хоуп затушила свою сигарету. — Если вам интересно, почему я сняла жакет...
— Я не жалуюсь, — сказал я и тоже поднялся.
— Я просто хотела привести вас сюда и осмотреть ваши раны. Они неплохо вас отделали, не так ли?
Я проследовал за ней под арку, ведущую в спальню, а оттуда — в ванную. Хоуп явно испытывала неловкость, видимо осознав, что мы находимся в квартире одни, потому что вдруг сказала:
— Как глупо с моей стороны вот так болтать с вами, когда у вас, наверное, все болит.
Она включила свет и открыла аптечку над раковиной.
— Разденьтесь, пожалуйста, до талии, — попросила она нервно и застенчиво.
«А может, — неожиданно пришло мне в голову, — Хоуп специально ведет себя так, чтобы я подумал, будто она нервничает и смущается».
Прежде чем начать раздеваться, я некоторое время смотрел на нее нарочито пристальным взглядом, а она все пыталась выяснить, что мне известно о Чарли. Впрочем, откуда ей было знать, что я уже поведал ей все то немногое, что знал? Так что, возможно, с ее точки зрения, было вполне уместно воспользоваться оружием, которое находилось под рукой.
Я снял пиджак, галстук, рубашку и майку, следя за тем, как девушка наблюдает за мной в зеркало. Хоуп поморщилась, когда увидела, что кожа у меня под ребрами вздулась. Картина была неприглядная, как понедельник после тяжелых выходных.
— О господи! — вырвалось у Хоуп. — Вам больно?
— Переживу. Однако вам следовало бы полюбоваться расцветкой, которую приобретут эти синяки через пару деньков.
— Фиолетовый с желтым, — сказала девушка, скорчив гримаску. — Я знаю.
Она извлекла из аптечки тюбик с мазью и отвинтила крышечку.
— Не беспокойтесь, это — новое средство, совсем не липкое, — сказала Хоуп и осторожно прикоснулась к моему телу холмиком мази на кончике пальца. — Больно?
Я ощутил всего лишь прикосновение чего-то холодного, о чем и сказал ей. Хоуп начала потихоньку втирать мазь. Ее пальцы легко скользили кругами по больному месту, успокаивая боль. Затем она взглянула мне в лицо. — Вы неплохо сложены.
— Нормально, — согласился я. Я снял с нее очки в голубой оправе и положил их на край раковины. Потом наклонился и легко поцеловал в губы.
Хоуп влепила мне пощечину, не особенно звонкую и не особенно гневную.
— Когда я включаю зеленый свет, — сказала она холодно, — он действительно зеленый.
Все девушки, с которыми меня сводила судьба, вот так же, как она, могли вдруг вспылить и тут же оттаять.
Потом она спросила, не слишком, конечно, дипломатично:
— А что вы имели в виду, когда сказали «нормально»?
И я поцеловал ее снова. Она не оттолкнула меня, но и ответного порыва я не почувствовал. Потом Хоуп отступила на шаг, и на ее губах появилась деланая улыбка, как у проститутки. Она взглянула мне в глаза, и улыбка медленно сошла с ее губ. Она была маленького роста и очень милая. Напоминала девочку, которая только что попробовала некую экзотическую пищу и никак не может решить, понравилась она ей или нет. Затем Хоуп шагнула ко мне. Руки ее легли мне на плечи, и она привстала на цыпочки. Если такая ее решительность имела целью пробудить во мне эротическое желание, то Хоуп достигла цели.
Я предпринял третью попытку крепко поцеловать ее. На этот раз она продемонстрировала собственное представление о том, как это следует делать. И это было замечательно. Ее пальцы, гладившие мою шею, скользнули вверх, к волосам. Наконец наши губы разомкнулись, и Хоуп чуть отпрянула от меня. Улыбка у нее теперь была совершенно иная.