Вот скотина прошипел я сквозь зубы.
Вытряхнуть из мешка и натянуть на себя ботинки с круглыми носами, узкие серые брюки и рубашку было делом пары минут. В голове еще немного шумело, руки и ноги двигались не без труда, однако я не собирался встречать Воронцова на больничной койке и уж тем более в халате.
Ни в коридоре, ни на лестнице мне никто не встретился. Даже Таня куда-то подевалась. То ли я вообще оказался единственным пациентом в этом крыле, то ли просто разминулся с остальными. И хорошо вряд ли кто-то из персонала посмел бы остановить рвущегося на первый этаж дворянина, хотя подобное указание от Ольги Михайловны у них наверняка имелось. Уже выходя в центральную залу, я заметил, что всю дорогу сжимал кулаки.
Зачем, интересно? Собираюсь бить Воронцова? Взрослого Одаренного, первого и единственного сына в семье? Ну-ну
Ваше сиятельство, пробормотал дедок-вахтер в непонятного цвета ливрее, поднимаясь мне навстречу, не велели же
Потом! рявкнул я.
Дедка как ветром сдуло он рухнул обратно на стульчик и спрятался за конторкой, будто став еще меньше. То ли у меня был настолько взъерошенный и грозный вид то ли оживший родовой Источник наделил меня тем, чем я пока еще не мог воспользоваться но что прекрасно чувствовали окружающие. Сначала Миша, теперь несчастный вахтер
Интересно, с Воронцовым тоже сработает?
Князь?
Я все-таки не успел заметить его первым хоть это и было непросто. Среди немногочисленной публики в центральной зале больницы Воронцов выделялся не только статью и ростом под два метра, но и одеждой. Лакированные ботинки блестели чуть ли не ярче ламп под потолком, а костюм тянул на две-три сотни имперских рублей, не меньше. Светло-бежевый, с рубашкой в полоску и узким черным галстуком. Так в последние года два-три одевался практически весь столичный молодняк. Просто Воронцов всегда был первым.
Модник хренов.
Ваше сиятельство.
Я чуть склонил голову ровно настолько, насколько того требовал этикет. Для рукопожатия мы стояли слишком далеко друг от друга и, похоже, обоих это вполне устраивало.
До меня доходили слухи, будто вы, сударь, желаете меня видеть.
Воронцов провел рукой по светлым зачесанным назад волосам, поправляя и так безупречную прическу. Похоже, нервничал. После вчерашнего он наверняка ожидал встретиться едва ли не с покойником и мой вполне живой и бодрый вид Нет, конечно, не напугал его но уж точно удивил и обескуражил.
В таком случае хотел бы я знать, кто их распускает, сказал я. Потому как желания видеть вас у меня нет сударь.
Спокойнее, Горчаков. Спокойнее. Не хватало еще нарваться на новые неприятности, не покинув место излечения от старых.
Будьте уверены это взаимно. Воронцов лучезарно улыбнулся. А то я уж ненароком подумал, что вы собираетесь требовать от меня извинений.
Не собираюсь. Я сложил руки на груди и, не удержавшись, добавил: Хоть мне и неприятно думать, что вы могли поступить
Как? Голос Воронцова вдруг стал вкрадчиво-негромким. Как я поступил? Мне послышалось или вы желаете в чем-то обвинить меня?.. Меня. Вы.
Все разговоры вокруг уже успели стихнуть, и теперь Воронцов старательно работал на публику. Немногочисленную но достаточно внимательную. Уже завтра каждое слово нашей беседы узнает весь Петербург. Особенно вот это презрительное «Меня. Вы».
Если бы я желал обвинить вас, князь, я бы так и сделал, а не занимался словоблудием.
Ну так и не занимайтесь, любезный. Воронцов издевательски приподнял белобрысые усики. Не понимаю, что вы имеете в виду Могу и рассердиться.
Нарывается. Изо всех сил нарывается, сволочь. При свидетелях.
Все ты понимаешь. Я шагнул вперед и заговорил тише так, чтобы не услышал никто другой. Не можешь ездить так хотя бы сливай честно.
На мгновение на лице Воронцова мелькнул испуг. Потом злоба, но она тут же сменилась привычным благодушным выражением. И когда он снова заговорил, все вокруг наверняка увидели беседу если не лучших друзей, то уж точно приятелей.
Да говори кому хочешь, прошипел Воронцов мне прямо в лицо. Твое слово против моего ничего, ноль без палочки. Ты щенок и бездарь
Зря ты это, князь, вздохнул я. Зря.
Дрожь в руках вдруг прошла. Совсем. Отступила и ярость: не погасла, а просто остыла, рухнув куда-то в живот ледяной глыбой. Будто кто-то очень большой и сильный стал за моей спиной, положил руки на плечи и тихонько шепнул: «А вот теперь можно».