Я сегодня с ней так и спал, мечтательно улыбаясь, признался он. Антон Павлович улыбается ему своей особенной лучистой и в то же время как будто прячущейся в усы улыбкой и говорит ему такие простые, но прямо в душу идущие слова, что Бунин прекращает свою беготню по кабинету, минуту стоит, опершись о письменный стол. Он, видимо, тронут, но не находит нужных слов и выходит из положения неожиданной шуткой:
«Наш писатель Антон Павлович Чехов покоритель диких чехов» отныне и навсегда покорил Бунина. Театральный поклон Бунина и общий смех завершает этот обмен чувств двух писателей.
Когда мы собрались домой, Бунин ушел с нами. Оказалось, что он наш сосед и живет около самой гимназии в гостинице «Ялта». Варвара Константиновна по-соседски пригласила его зайти к нам, и с этого дня Бунин стал нашим постоянным гостем.
Когда мы с ним освоились и подружились, мы с Маней, конечно, поинтересовались: почему «наш писатель А. П. Чехов» оказался «покорителем» и притом почему-то «диких» чехов?
А просто так, смеясь, отмахнулся Бунин, рифма богатая!
Такое объяснение нас никак не удовлетворяло, и мы не раз возвращались к этой теме, стараясь прежде всего «реабилитировать» чехов от навязанной им «дикости». Со временем, при участии нашего преподавателя Михаила Михайловича Горбатова, этот экспромт Бунина был коллективно отредактирован и даже не лишился при этом упомянутой выше богатой Бунинской рифмы, но тема его получила дальнейшее развитие. К этому я еще вернусь.
Бунин был очень впечатлительным и нервным, с изменчивым и неровным настроением: то немного грустный и мечтательный, то буйно веселый, готовый что-нибудь напроказничать.
Например, надумал уверять Васеньку (портниху, о которой упоминалось в первой главе), что у нее все перепутано, что «Васенька говорит нам басенки», что на самом деле ее имя Настенька, а отчество Васильевна, что тут произошла какая-то путаница. Для полной убедительности он ссылался на «известного поэта Бунина», который не зря сказал:
«Как увижу я шляпу Настину,
Так сейчас же я лезу на стену».
И мы, и Васенька как умели унимали его, и Маня старалась увести его из столовой, где работала Васенька, чтобы дать ей спокойно шить.
Как фейерверк, сыпал он свои экспромты по поводу любого пустяка, при чем не любил считаться с условными приличиями. Например, услышав случайно, как Варвара Константиновна упомянула кому-то по телефону фамилию ялтинского врача Альтшуллера, видимо, знакомого Бунину, он тут же откликнулся на нее своей репликой-экспромтом:
«Спит Альтшуллер на кровати,
Сладкий видит сон:
Ему снится много платья,
Много брюк и панталон».
Вообще, в его экспромтах часто упоминались всякие «штаны, брюки, панталоны», что неизменно шокировало Варвару Константиновну и вызывало с ее стороны иногда строгие, но чаще более или менее снисходительные протесты. Он же старался доказать ей, что она к нему просто несправедливо придирается. И тут же преподносил ей какой-нибудь «сногсшибательный» экспромт вроде:
«Начальница с большим вниманьем
Следит за нашим воспитаньем:
Все «панталоны и штаны»
Теперь навек отменены».
Что вызывало ее новый возмущенный и укоризненный возглас:
Иван Алексеевич!..
Тогда он тут же предлагал новый вариант этого же самого экспромта, заканчивая его словами:
«Все «панталоны и штаны»
В стихах навек отменены».
Такая редакция, конечно, уже больше устраивала Варвару Константиновну. И Бунин, продолжая шутить, с серьезным видом отмечал, что начальница женской гимназии «уделяет много внимания воспитанию поэта Бунина, хотя он и очень туго поддается этому».
Любил Иван Алексеевич посмеяться и заставить смеяться других. Поэтому он иногда прерывал какой-нибудь бессодержательный или натянутый разговор: