Все, Фред, каникулы кончились.
Противозаконный дым окутывает нас, и некоторое время мы сидим в молчании.
Если здесь у тебя все кончилось, значит там начнется что-то новое, наконец изрекает Федор, дважды азиат.
Он сын вьетнамского летчика, служившего в Советском Союзе. Он вырос в Киргизской деревне, учился на архитектора в Питере, потом делал что-то еще, а теперь он в Паттайе, водит экскурсии.
Фред, говорю я, как ты думаешь, почему люди вдруг все бросают и едут в Таиланд заниматься черт знает чем?
Но мой собеседник философ, и люди его интересуют только как частный случай эволюции. Поэтому он выпускает изо рта струю дыма и говорит притчей. Есть Южная Америка, а есть Северная, говорит он, и у каждой есть по одному западному и по одному восточному побережью. И где-то там то ли на западе Северной Америки, то ли на востоке Южной, я не запомнил, водится червяк. Его название похоже на имя древнегреческого поэта эвгаплорхис. Он обитает в морской воде, но откладывает яйца в кишечнике цапли. Соответственно, продолжает Федор, для получения потомства ему нужно, чтобы цапля его сожрала. Но цапля не хочет есть червяка, пусть даже и с древнегреческим именем, потому что червяк маленький и невкусный. Цапля предпочитает есть жирную рыбу, и червяку сначала нужно быть съеденным рыбой, и только потом цаплей.
Но я чувствую, что потерял нить.
Стоп, говорю, давай сначала.
В морской воде живут червяки и плавают рыбы, терпеливо объясняет Федор, а по берегу ходят цапли. Червяку надо попасть внутрь цапли, чтобы там размножиться. И рыбы едят червяков, а потом цапли едят этих рыб. Получается, что рыба шаттл для червяка.
Допустим, киваю я, но как это связано с желанием все бросить и уехать в Таиланд?
Тут есть один тонкий момент, продолжает свою притчу Федор, философ и натуралист. Рыба она не дура, она знает, что слишком близко к поверхности всплывать нельзя, потому что там ждет цапля. И поэтому рыба не всплывает, а спокойно поедает червяков на дне. И знаешь, как поступает в этой ситуации эвгаплорхис, спрашивает Федор. Знаешь, что делает этот паразит в прямом и в переносном смысле, когда его, не прожевав, проглатывает ничего не подозревающая рыбина? Он вползает ей прямо в мозг. Крохотный червяк зомбирует здоровую рыбу и внушает ей, что нужно всплыть. Рыба теряет свободу воли, она бросает все свои дела на дне, она забывает об опасности, и она всплывает. И цапля сжирает рыбу, торжественно объявляет Федор.
Ого. Пораженный неожиданной концовкой, я надолго задумываюсь.
А что бывает с червяком потом? спрашиваю наконец я.
Потом, отвечает Федор, цапля гадит, и червяк снова попадает к себе домой, в морскую воду. И все начинается заново.
Я бросаю докуренный косяк в сторону дороги.
Ты хочешь сказать, что мы здесь, потому что нас зомбировал какой-нибудь червяк, которому захотелось отложить яйца в тропиках?
Он пожимает плечами:
Мы не можем этого полностью исключать.
Ну, нет, говорю, не желаю я в такое верить. Уж лучше пусть не будет в моем трипе никакого смысла, чем такой.
Во всем всегда есть смысл, Тош, говорит Федор, дважды азиат, и не один, а тысяча. Не нравится этот найди другой.
И достает из кармана новый косяк.
Пока Федор его взрывает, я рассказываю ему об одном давнем разговоре с моим другом Ваней про нелинейность времени. Потом он передает косяк мне, я делаю две глубокие затяжки, и мои мысли на несколько градусов меняют свой вектор.
Если бы я сочинил книгу про свою жизнь в Паттайе, продолжаю я, я бы ее написал в обратном порядке. Чтобы начиналось с необходимости возвращаться в Москву, потом бы я долго работал с надоевшими туристами и тупыми тайцами, затем перелом, и туристы уже милахи, а тайцы мудрые и размеренные. И кончалось бы это все первым восторгом от Таиланда. Типа хэппи энд.
Федор снова протягивает мне косяк, и я снова дважды глубоко затягиваюсь. Несколько раз громко откашлявшись, осипшим голосом я вывожу резюме:
Понимаешь, получается, что технически это не было бы искажением правды, потому что время нелинейно.
Наше восприятие чужой речи так устроено, что сентенция, сказанная осипшим голосом, кажется в два раза эффектней. Федор одобрительно кивает.
А я бы хотел, чтобы про нас, паттайских раздолбаев, когда-нибудь сняли кино, задумчиво произносит он. Артхаусное, как вся наша жизнь.