В в вошку простым глазом вввидно, а микроба иди рассмотри!
А он, зараза, всякую холеру разводит!
Нет, все-таки Ленька недаром так долго учился И цифры он умел читать.
Четыреста пятьдесят разобрал он на бумажке.
Много? не понял я.
Ееесли копить по рублю в день ппполучится четыреста пятьдесят дней
А если по два?..
Умножить на два Или ррразделить? задумался Ленька.
Так давай прямо сегодня и начнем! предложил я.
Вечером я принес ему первую монетку.
Три копейки?.. скривился Ленька. Так мы до морковного заговненья копить будем
Я не стал спрашивать, когда это заговненье настанет и принес еще монетку.
Пятнадцать? Ленька горестно покачал головой. Бумажные нужны!
Мне шел восьмой год, и я знал только, что рубль это бумажка с шахтером. Была еще бумажка с красноармейцем А вот в маминой сумке лежали деньги с летчиками. Сегодня пришел перевод от папы. Мама с хрустом разорвала цветную полоску и бросила пухлую пачку в сумку. Дядя Сюня мгновенно выдал нужный расчет:
Тридцать три поллитры!
Аид а шикер! обидела его тетка Рейзл. Батрак!
Я принес Леньке двух «летчиков».
Ага! обрадовался он. Другое дело!
Хватит? с надеждой спросил я.
Ттты что! Это ж всего десятка!..
Я еще три или четыре раза заглянул в сумку.
Не заметят? беспокоился Ленька.
Не Там еще много
Утром оказалось, что я перестарался.
Как? Как ты мог? не могла успокоиться мама. Разве ты видел, чтобы кто-нибудь из нас взял хоть соринку чужого? Разве тебя кто-нибудь учил воровать?..
Не-е не учил канючил я.
Зачем же ты залез в сумку? Зачем взял деньги? Пятьсот рублей!
Неча-а-янно проблеял я.
Тридцать три поллитры! уточнил сумасшедший Сюня.
Вей так гитлер им пунем! сказала свое слово бабушка..
Бабушка! поправила ее Жанна. Это не Гитлер, это Илюшка деньги стырил!
Нехай!..
Абизоим!.. твердила свое Рейзл.
А ты помнишь значение этого слова? нарисовался в иллюминаторе пророк.
По-моему, «стыдно»
Стыд это наша совесть Он оставляет зарубки в душе. Болит, как рана. И заставляет вести себя достойно. Чтобы не было стыдно перед Богом!
А если мне стыдно перед самим собой?
Покайся! И запомни наше древнее слово «тшува»!.. Вот что говорит тебе пророк Амос!
А четыре кусочка сахара? ни с того, ни с сего спросил я.
Тшува! ответил пророк.
Я открыл глаза. На табло горела надпись на иврите. Наверное, «Пристегнуть ремни!».
За стеклом иллюминатора никого не было. Только таяло туманное пятно, словно от чужого дыхания. А внизу плыло красное море черепичных крыш. Самолет садился в аэропорту Тель-Авива. Начинался Израиль. И на душу мою снова нисходил покой.
Глава вторая
Я был гостем двоюродного брата Бориса. Теперь он звался Борухом и был вполне преуспевающим гражданином своей страны. И он, и его жена Рита приняли меня как родного. Они сделали все, чтобы я мог увидеть и принять в свое сердце Эрец-Исраэль.
Мы побывали на холме, где наш предок Авраам заключил союз с местным царем Авимелехом и получил разрешение пасти свои стада на этой земле.
Борух свозил меня на Мертвое море и в древнюю крепость Моссаду. А потом пришла очередь Иерусалима.
Помню, мы поднимались по склону холма, поросшего редким лесом, и Борух вглядывался в просветы между деревьями.
Где-то здесь бормотал он, притормаживая. Дорога-то одна Только дальше придется пешком
Мы оставили машину и побрели наверх.
И почти сразу же открылись верхушка холма и два серых надгробия.
Смеркалось в ноябре рано, и я сомневался в чувствительности моей пленки.
А все-таки попробуй! попросил я брата. Только захвати обе могилы!..
Пока Борух прицеливался, я собрал горсть камней и разложил их по краям плит.
Я уже привык к этому ритуалу поминовения и даже находил в нем ощущение некоей родовой сопричастности
Щелкнул затвор, сработала вспышка.
Сумерки стали гуще, зато как будто посветлел камень надгробий.
Ну, скажи, спросил я Боруха, откуда известно, что здесь лежат Самсон и его отец? Есть какие-то свидетельства? Документы? Раскопки?