Льешо вспоминал слова Динхи – «Распоряжайся моими пустынниками с умом» – и знал, что она не это имела в виду. Спутники принца, боги и воины, были его ответственностью, а не собственностью. Он мог распоряжаться их жизнями – и распоряжался в последней битве, – но они погибали во имя более высокой цели, чем радость друга.
– Просто… Это как последняя капля. Мне нужна причина, чтобы двигаться дальше. Мне казалось, что Кунгол – это дом, свобода и мое королевство. Но он теперь на расстоянии целого мира от меня. Друзья – Хмиши, Льинг, Бикси и Стайпс, Каду – были мне семьей так долго, что я не представляю для себя другой.
Когда все это случилось, его брат Балар был с ними, как и мастер Ден.
Бикси и Стайпс сторожили вход в красный шатер. Сон стер воспоминание и о них, и о том, как Льешо признал, что не обрел в братьях желанной семьи.
Однако, как и в реальной жизни, Ясное Утро согласился:
– Смертная богиня войны связала вас крепкими узами, тем не менее их сила не должна была превосходить приносимую ими пользу…
– Сломанным мечом битвы не выиграешь… Собственный довод Льешо мог обернуться против него.
Принц подумал, что имеет какое-то значение для смертных богов, потому что Великая Богиня заботится о нем, как о возлюбленном муже. Но будет ли она любить его и дальше, если увидит, как легко он сломался? Покинут ли его наставники и учителя, если Великая Богиня охладеет к нему? Карлик уронил руки на колени.
– Ты просишь слишком много.
Льешо говорил себе то же самое, но тщетно. Боги все равно требовали большего: он решил, что настало время показать им, каково это – чувствовать себя бессильным.
Ясное Утро по глазам прочитал мысли Льешо и покачал головой.
В конце концов все свелось к пустым словам.
– Твое сердце нуждается в отдыхе.
Смертный бог достал серебряную флейту и поднес ее к губам.
На этот раз сон оказался более милостивым к Льешо. Музыка сняла тяжесть с сердца и пробудила Льинг.
– Что случилось? – спросила она.
Девушка смотрела на юношу, вслушиваясь в нежные звуки.
– Не знаю… – начал принц, но серебряная мелодия флейты наполняла его беспричинной надеждой.
Льешо взглянул на мертвого друга: грудь Хмиши вздымалась и опадала, вздымалась и опадала, вначале почти незаметно, потом выше и выше с каждым вздохом: наконец его веки затрепетали, глаза открылись.
– Хмиши!.. – Льинг упала на колени, обхватила его руками. Она всхлипывала и только повторяла имя: – Хмиши, Хмиши, Хмиши…
Льешо наблюдал за ними. Он стоял близко, на расстоянии вытянутой руки, но сердце его больше не откликалось на радость друзей. Палатка будто выросла до размеров дворца хана: Льешо очутился у двери. Принц хотел этого, жаждал этого, представлял себя героем сказки… Вот только героем стал вовсе не он.
Мутный, пустой взгляд Хмиши блуждал вокруг, пока не наткнулся на Льешо.
Хмиши нахмурился.
– Я мертв?..
Он уже задавал этот вопрос. Льешо улыбнулся и ответил: – – Нет. Больше – нет.
– Хорошо.
Призрачный Хмиши удовлетворенно вздохнул и закрыл глаза, словно подавая Льешо сигнал просыпаться.
Принц потер лицо. Потом проверил священные дары, как всегда делал по утрам. Копье он оставил на потом, а вначале перебрал рассыпанные жемчужины из украшения Великой Богини, из «ожерелья ночи», которые хранил в мешочке на шее. Шесть, не считая Свина, который болтался на серебряной цепочке чтеца снов из Ташека. Все, от джинна до смертной богини войны, говорили, что Льешо должен найти жемчужины, большие, как костяшка пальца, и черные – согласно названию ожерелья. Принц успокаивался, прикасаясь к ним, но даже их гипнотическая таинственность не могла разрушить чары сна, поселившегося в красной палатке.
Лагерь просыпался.