Ты знаешь, что ты у нас ангел?
– Конечно, – благоразумно согласился доктор Рыжиков, чтобы не спорить лишний раз. И даже набросал на подобранном куске картона ангела в белом реющем халате и с медчемоданчиком. Ангел пролетал над крейсером. Из крейсерских труб валил дым, ветер трепал развешанные матросские кальсоны, Бугшприт крейсера венчала фигура, похожая на выпившего Колю. – У меня есть даже пара запасных крыльев. Хочешь, подарю?
– Нет! – гордо отказался Коля. – Я буду пикирующим дьяволом. Чтобы боялись.
– Кого пугать-то? – удивился доктор Рыжиков.
– Кого надо, – угрюмо посулил Коля-моряк. – Давай мы с тобой составим гармонирующую пикирующую пару.
– Гармоничную, – подсказал доктор Рыжиков.
– Раз пикирующую, значит, гармонирующую, – заупрямился Коля. – Ты будешь пикировать, творить свое добро, а я после тебя исправлять твое добро на свое зло. И в мире будет гармонировка. Гармонизация…
– А почему не наоборот? – полюбопытствовал доктор Петрович. – Почему сначала не ты со своим злом, а потом не я со своим добром?
Из-под его карандашного огрызка вылетела в небо полуночи странная пара. Один – из себя чернокрылый, в тельняшке и, разумеется, со зверской мордой – сыпал на землю из соответствующего места авиабомбами. По его следам второй, с приторно-сладким лицом и цветочками на концах крыльев, сыпал под себя цветами и конфетами.
– Это я скажу, когда ты тяпнешь, – пообещал моряк.
– Коля, я контуженный, – слабо напомнил доктор Рыжиков.
– А я проутюженный, – мрачно ответствовал Коля. – Мешком стукнутый.
– Голова разболится, – воззвал ко всему лучшему в нем доктор Рыжиков.
Но все лучшее в Коле оглохло.
– Голова не задница, – запросто срезал он. – Сидеть не мешает. Редко приходится видеть людей, равнодушных к халявному спирту. Ты первый такой. Я лично его просто не достоин. Он слишком чист для моих черных мыслей. Не для себя держу, для почетных гостей. Мне и чернил хватает. Ну давай, мастер. А то моя душа не успокоится. А ты успокоишь – и все… Зуб даю, остановлюсь.
Тут его отвлекли. Он раздраженно бросился к окну, в которое ворвалось что-то резкое и вредное. Оно действовало на слух и на нервы как визг циркулярной пилы по ржавому железу. На челюстях у Коли-моряка напряглись желваки. Он мотнул головой, как бы сгоняя с лица муху, которая не сгонялась. Доктор Рыжиков на слух определил, что во дворе вокруг дома гоняли два садиста на велосипедах с моторчиками, исконные враги тихих и правилолюбивых велосипедистов-педальщиков.
Треск удалился за дом, и малость полегчало.
– Да, о чем это мы? – вернулся Коля.
– По небу полуночи Врангель летел, – напомнил доктор Рыжиков. – И грустную песню он пел. Товарищ, барона бери на прицел, чтоб ахнуть барон не успел.
– Да… – вернулся к существу Коля. – Ты долго еще на себя чихать позволишь всякому дерьму?
Доктор Рыжиков пожал плечами, как всегда, когда что-то его не касалось.
– Я их, тля, расстреляю! – снова метнулся Коля к окну, куда вгрызалось нечто бормашинное.
Весь город ненавидел этот треск. Весь город им желал повышибать мозги напрочь. И только доктор Рыжиков сейчас мысленно благословлял их. Коля от них забывал все на свете. По его закостеневшей позиции было видно, что в своем подкорковом кино он беспощадно расстреливает гонщиков из автомата Калашникова. Он даже пошел пятнами, всаживая – нам не понять такое наслаждение! – в них очередь за очередью огромно-фантастический боезапас.
Но и после детоубийства ему не полегчало. Даже когда треск снова заглох за углом.
– Они же из тебя мартышку делают!
Видно, Коля еще не со всеми расправился.
Доктор Петрович стал рисовать мартышку в докторском колпаке.