— Я?! Чем? Я не философ, не чародей и не ученый.
— И я… Вокруг вас происходят необычные вещи. Поверьте, я не горю желанием копаться в чужих тайнах — всё, чего я добиваюсь, это чтобы пропал Узел. За долгие годы я навидался всякого — и хотел бы дожить свой век тихо, спокойно. Меня, признаюсь, пугают кое-какие вести, которыми со мной делится Борк-Шрам, а получает он их от таких, как вы.
— Вы меня и в этом обвиняете? — теперь Гвоздю стало по-настоящему смешно.
— Я вас ни в чем не обвиняю, для этого существует таариг… и господин Хожмур. Но поймите, падение Узла, ваше появление здесь, то, что случилось с Матиль, — всё это, скорее всего, связано.
— В единый Узел.
— Да. Если хотите — да! Вы знаете об этом больше, чем я. Хорошо, ничего не рассказывайте мне, но хотя бы разберитесь в этом сами — и сделайте что-нибудь!
— Сидя в холодной?
— Если вам понадобится помощь… но сперва вам придется предъявить мне убедительные доказательства того, что вы знаете, как заставить Узел исчезнуть. — Врачеватель поднялся с табурета и собрался было уходить.
Кайнор кашлянул:
— Господин Туллэк…
— Да?
— Вы ведь, кажется, тоже не чародей и не ученый, верно? Тогда откуда вы столько знаете об Узлах?
Пухленький человечек улыбнулся так, что Кайнор пожалел о своем вопросе.
— Я был за Хребтом, господин жонглер. Участвовал в двух захребетных походах. И видел многое, а слышал еще больше — такого, о чем здесь, в Иншгурре и Трюньиле, попросту предпочитают забыть. Или не знают. Мы считаем, что мир заканчивается там, где заканчиваются границы нашего королевства и Трюньила. Те, кто побывал за Хребтом, понимают: мир намного больше, чем мы себе представляли. Он больше даже, чем весь Ллаургин, включая захребетный Тайнангин и запеленутые земли. И намного сложнее. А порой — намного страшнее, чем мы себе можем представить. — Врачеватель покачал головой, что-то припоминая. — Но когда понимаешь это, постепенно начинаешь понимать и то, что, где бы ты ни жил, любовь, дружба, честь, верность везде одинаковы. И еще — начинаешь ценить покой. Мир, господин жонглер, — произнес он тихо, — в конце концов, всего лишь то, что мы носим в самих себе. Я хочу умереть спокойно — умереть и знать, что родным мне людям не будет угрожать ничто, кроме обычных житейских невзгод. Я видел графов и простолюдинов, готовых собственноручно убить человека за горсть монет, за славу, за власть. Но нам, тем, кто живет в тихих деревеньках вроде Трех Сосен, дороже покой — и за него мы, господин жонглер, тоже готовы бороться всеми способами.
— И вы бы убили ради того, чтобы сохранить этот покой?
— Яубивал, господин жонглер, — сухо промолвил врачеватель и вышел из камеры, знаком приказав стражнику забрать табурет и запереть дверь. Факел, правда, они оставили — но нужен ли он был Кайнору? Размышлять об услышанном от господина Туллэка он предпочел в темноте или хотя бы с закрытыми глазами. Если бы еще не мешал этот стук во дворе, но тут уж Гвоздь ничего не мог поделать.
Разумеется, врачевателя послал таариг… ну, скажем так, он пришел сюда с ведома «ихней справедливости». Хоть не исключено, что преследовал собственные цели, однако в первую очередь должен был выспросить у Кайнора то, о чем не удалось узнать господину Нагиру.
То, о чем сам Кайнор не имеет ни малейшего представления.
Он лег на койку и уставился в неровный, покрытый трещинами и паутиной потолок — как будто там мог быть начертан способ спасения. Неожиданно и, казалось, совсем не к месту всплыло воспоминание о другом потолке (скоторого сыпались пыль и мелкие клочки паутины, словно тамчто-то двигалось и эти падающие пылинки отмечали невидимое движение) — воспоминание прокралось в сознание Кайиора и почти целиком завладело им.