— Это мне можете до конца Собора на ресницы флажки цеплять, — я с графинькой договоренность имею соответствующую и вам слово дал. А Матиль — другое дело.
— Вы сами-то хоть знаете, где она сейчас?
— Знаю, с кем она сейчас. Этого вполне достаточно. Там она будет в безопасности, и вы не сможете ее отыскать.
— Понимаю, — пробормотал врачеватель. Он покачал головой, словно не хотел верить в то, что узнал. — Глупо, как же глупо!.. Вы с самого начала рассчитывали на нечто подобное, да? Поэтому спаивали меня у этого вашего приятеля-актера, а потом… та женщина — тоже была подставной?
— Ну, ей ведь действительно требовалась ваша помощь.
— А если бы я оказался чересчур пьян и не смог сделать всё, как надо?! Что тогда?!
— Тогда бы ей помогла бабка-повитуха, которую нанял Дэйнил и которая ждала поблизости, — отрезал Гвоздь. — И хватит упрекать меня во всех известных грехах я уж всяко знаю о них больше, чем вы. Как хотите, а я возвращаюсь в монастырь. Если помните, мы обещали графине не задерживаться.
— А что вы скажете ей о девочке?
— Правду, — пожал плечами Гвоздь. — Что я отдал ее на воспитание хорошим людям, в надежные руки.
— Вы лжете! Вы ведь наверняка собираетесь потом вернуться за ней и забрать девочку в свою труппу. Так?
Гвоздь пренебрежительно фыркнул (кажется, вполне натурально):
— Зачем мне лишняя обуза?!. Ну что, господин врачеватель, возвращаться вы предпочитаете вместе со мной или своим путем? Если со мной — тогда, так уж и быть, присоединяйтесь.
* * *
Святой отец Хуккрэн не понравился Матиль с первого взгляда. Было в нем что-то от дядьки Серповика, вечного батиного собутыльника. Когда Серповик напивался (а случалось это почти каждый день), он становился угрожающе сосредоточенным и очень жестоким. И еще начинал мыслить иначе, чем все. Мог, например, поколотить человека за то, что тот кашлянул на улице и разбудил его собаку, гревшуюся под солнцем… или там на куренка наступить, который ничего ж ему и не сделал, просто в пыли копошился… куренка Матиль было тогда особенно жалко.
Но сейчас ей стало жалко себя. Она верила всему, что говорил Рыжий, он бы ее не обманул.
Но очень уж отец Хуккрэн походил на пьяного Серповика.
Как только Гвоздь, попрощавшись с нею, ушел, монах повернулся к своим собратьям и заговорил с ними, не обращая никакого внимания на Матиль. Так, будто ее вообще не существовало.
— Ну что? — требовательно спросил святой отец у своих спутников. — Вы его чувствуете?
— Очень отчетливо, — пробормотал один из монахов, лицо которого напоминало клеванную птицами корку хлеба. — Такое впечатление, что он где-то рядом.
— Да, — подтвердил другой, похожий на коня, по недосмотру принятого в монастырь. Этот оскалил крупные желтые зубы (Матиль ждала, что сейчас заржет… нет, не заржал) и заявил: — Где-то очень близко. Я бы предложил разделиться… или работать по методу «горячо — холодно». Но нам нужно спешить. Если он уйдет… Сатьякал всемилостивый, Хуккрэн, зачем вы согласились принять эту девчонку?! Она же нам только помешает.
Отец Хуккрэн улыбнулся — губами, не глазами.
— Она нам поможет. Как вы считаете, братья, молодой и честный человек с верой в добро и справедливость сможет пройти мимо несчастья других? Особенно если дело касается такого… хм… благообразного ребенка. Думаю, нет, не сможет.
Вот тут-то Матиль испугалась по-настоящему. Так она пугалась за всю свою махонькую жизнь, наверное, всего-то пару раз: когда узнала про папкину смерть и когда на них разбойники напали, ну, перед тем, как дядя Эндуан их спас.
— Что именно вы предлагаете, брат Хуккрэн?
— Я сейчас объя… — Он запнулся на полуслове и изумленно уставился на Матиль. — Проклятие! Вы только взгляните!..
«…Или, — подумала она, — не на меня, а на что-то у меня за спиной?»
* * *
— Ваша беда в том, что вы привыкли к собственным безопасности и всевластию! Безнак