Они с трудом протиснулись через собравшуюся у дверей толпу зевак; проходя мимо одного из них, Гвоздь с благодарностью подмигнул. Многоликий, переодетый в лысого, как колено, старика, подмигнул в ответ, мол, всегда пожалуйста, рад был помочь. И знаком показал: по улице вперед и направо, там следуй за лопоухим мальчишкой — он приведет в нужное место.
— Дядя врачеватель еще не скоро освободится, — сказал Гвоздь. — Погуляем, конопатая?
Та радостно согласилась и двинулась вперед, выбирая лужи побольше и со смаком шлепая по ним. Гвоздь лишь слегка подправлял выбранное ею направление, чтобы не терять из виду Дэйнилового мальчишку. Сам же он ломал голову над тем, как объяснить девочке, почему она должна оставить дядю жонглера и дядю врачевателя — и с сегодняшнего дня жить у незнакомых людей.
Ничего путного на ум не приходило, сплошные фальшивки навроде «так надо» или «всё для твоей же безопасности». Попробуй кто-нибудь впарить такое Гвоздю, и он бы, этот воображаемый кто-то, наверняка пожалел о своей попытке.
Азаставлять Матиль Кайнор не хотел, хотя в самом крайнем случае…
— Ух ты! — Она вдруг остановилась и даже стянула с лица эту свою нелепую маску. — Мы тоже сползаем внутрь, как тот оборвыш?
Гвоздь посмотрел — мальчик, который вел их к выбранному Многоликим монаху, сейчас как раз забирался в здешний храм. Уже темнело, и над «ползучими» входами храмовники успели повесить фонари; изнутри тоже сиял свет и слышались нестройный хор бормочущих голосов да клацанье кастаньет, напоминавших трескотню крыльев стрекозы.
— Так сползаем?
— Сползаем. Но сперва вот что… — Он отвел ее в сторонку, чтобы не мешать прохожим, и присел на корточки, вглядываясь в конопатую мордашку: — Ты мне веришь, малыш?
— Верю, — растерянно протянула она.
— Тогда… Скажи, когда наше паломничество закончится, с кем бы ты хотела остаться?
— С вами со всеми.
— С нами со всеми не получится. Мы разъедемся и разойдемся кто куда. Господин Туллэк, наверное, вернется в вашу деревню, госпожа Флорина в столицу.
— А ты?
— А я еще не знаю. Ну так как, что скажешь?
— Надо подумать, — ответила она, по-взрослому закусив нижнюю губу и морща лобик. — Госпожа Флорина, думаешь, меня б взяла с собой в столицу?
— Взяла бы. Ты ей нравишься, малявка.
— А господин Туллэк? Обратно в Три Сосны — взял бы?
— А куда б он делся?!
— Ну-у… много куда. А ты как думаешь, мне с кем из них поехать?
— Я уже, значит, не в счет? — обиделся Гвоздь.
— Ой ладно, перестань! И подразниться нельзя! Пусть, я еду с тобой. Можно?
— Можно. Сразу как разберусь с делами…
— Я так и знала! Я гогда лучше с Флориной поеду, она не будет морочить мне нос!
— Морочить голову. А за нос водят.
— Какая разница! И вообще, чего ты прицепился с вопросами дурашными?! если всё равно… я же вам мешаюсь под ногами, да? всем вам!..
— Ну-ка хватит кукситься и дуть щеки, конопатая! Посмотри на меня, ну. Понимаешь, я дал слово. Если б не это, я бы взял и увез тебя с собой хоть прямо сейчас. Но до конца Собора я должен оставаться с госпожой Флориной и господином Туллэком. А тебе больше нельзя быть с нами, понимаешь?
— Почему?!
— Я не могу тебе объяснить. Это очень долго и длинно. А если коротко: тебя могут убить. Ни за что, просто потому что ты есть, а кому-то это мешает. — («Н-да, Рыжий, утешил ребенка, ничего не скажешь. Успокоил, молодец!») — Всё изменится через пару дней. Нужно потерпеть, малыш. Я поручу тебя хорошим людям, которые будут о тебе заботиться и не сделают тебе больно. А потом приду и заберу тебя, хорошо?
— А почему ты не хотел, чтобы дядя Туллэк знал об этом?
— Потому что это тайна. Он старенький, у него злые люди могут начать выспрашивать — он и расскажет. А так…
— Я поняла.
— Ну и молодец. Сделаешь так, как я скажу?
— Ты оставишь меня дяде Дэйнилу?
— Нет, малыш. Дяде Дэйнилу я тебя оставить не могу.