Поэтому не видел, как Тойра еле заметно дергает уголком рта: то ли улыбается, то ли…
* * *
— Многоликий!
— Гвоздь?! Гвоздь, чтоб тебя поцеловала Немигающая! Вот так встреча!
Дэйнил по прозвищу Многоликий, основатель и вдохновитель «Братства Страстей», спрыгнул с помоста прямо как был, в костюме Купца. Представление уже закончилось, актер, игравший Отца Настоятеля, и актриса Женушка Купца ходили среди публики, собирая плату по второму кругу.
— Ну, как зритель?
— Ничего, — отмахнулся Многоликий. — Им многого не надо. Сыпани жменю шуточек про слабую на передок бабу и мужа-рогоносца — и они твои с потрохами.
— Неужели я слышу, как сам Дэйнил из «Братства» жалуется?
Тот скривился, будто разжевал горсть черного перца:
— Да не жалуюсь я! Но иногда, братец, глядишь в эти хари неумытые и хочется… А-а, ну их к зандробам! Ты один здесь?
— Вот, с компанией. Знакомьтесь: господин Туллэк, врачеватель, Матиль, ходячая головная боль. А перед вами — известнейший лицедей Дэйнил, глава «Братства Страстей» — самой знаменитой фарсовой труппы от Таллигона до Хайвурра и от Ургуни до Сна-Тонра. Порой его также зовут Многоликим — и не зря.
— Хорошо сказал, — хлопнул его по плечу Дэйнил, — спасибо. Ну, приглашаю вас к себе в хибару. Угощу кое-чем, я тут на днях за бесценок пару бутылочек местного винца раздобыл. Занятное пойло.
— Э-э… видите ли, мы несколько торопимся…
— Перестаньте, господин Туллэк, Многоликий нас надолго не задержит. Да и конопатая, я же вижу, сгорает от любопытства. Вон гляньте, какие искры в глазах! Еще, чего доброго, подпалит половину города, если тотчас же не увидит, как живут настоящие артисты, а?
— Подпалю! — радостно подтвердила Матиль.
— Ну вот, значит, решено. А хотите — отправляйтесь в «Рыцаря», мы присоединимся к вам попозже.
Это предложение врачеватель с достоинством отклонил — и с не меньшим достоинством принял-таки приглашение Многоликого.
Обещанная «хибара» оказалась небольшой, но приличной квартирой, снимаемой «Братством» здесь же, в одном из домов на улице, что выходила на площадь; а «винцо» при первой же дегустации явило свойства натурального самогона, который после кружки-другой придал невероятную ясность мыслям, но вызвал некоторые затруднения с их изложением — видимо, в качестве компенсации.
— Попробуйте еще, мэтр, вам понравится, — подмигнул Гвоздь.
Впервые услышавший от вздорного спутника такое уважительное обращение, господин Туллэк попробовал еще. И еще. И даже не стал закусывать.
Матиль, лишенная сомнительных удовольствий мира взрослых, копалась в актерском сундуке Многоликого, который тот по неосмотрительности забыл запереть. Иногда из недр деревянного исполина доносился приглушенный писк — это конопатая добиралась до очередного сокровища вроде шарманочки с тремя мотивами или маски, у которой отвалился нос. Маску Дэйнил ей, кстати, тут же подарил. Шарманочку еще пока нет.
Врачеватель, осушив кружку, кажется четвертую, вдруг всхлипнул, пустил слезу и затих в уголке, мирно похрапывая.
— Пойдем-ка на свежий воздух, — тихо предложил Многоликий. — Эй, блоха с косичками — не шуми тут, видишь, дядя устал.
— Не футу, — неразборчиво донеслось из сундука под шелест азартно перебираемых платьев.
В соседней комнате как раз собиралась вздремнуть Женушка Купца, но по просьбе Дэйнила она перебралась досматривать сны туда, откуда пришли Гвоздь и Многоликий.
— Заодно приглядит за девочкой, — сказал Дэйнил. — Ну, брат, рассказывай, что у тебя стряслось. — Теперь, когда они остались наедине, Многоликий выглядел вполне трезвым, как и Гвоздь.
Тот вкратце пересказал ему свою историю с паломничеством, опустив подробности, связанные с истинной подоплекой случившегося.