За утешениями.
Кайнор всерьез начал подумывать о том, чтобы засунуть себе в штаны медный таз, но не сомневался: «лапушку» сей прием надолго с толку не собьет, она найдет способы.
Справедливости ради следует признать: прочие паломники совместному путешествию тоже рады не были. У графиньки по-прежнему оставались кислыми отношения с Дровосеком-младшим, Матиль откровенно наскучила езда в карете, господину Туллэку — ее болтовня. Только Айю-Шун да Шкиратль, будто смуглокожие братья-близнецы из далекого Тайнангина, хранили невозмутимость и преимущественно молчали.
В общем, со стороны сия разномастная компания должна была казаться семейством единовременно мучающихся запором бедолаг. В этаком обществе скорехонько забудешь обо всех Носителях и запретниках!
Жаль — ненадолго.
Толпа собралась достаточно внушительная, и монах, приняв подобающую позу, провозгласил, указуя на обезьянку:
— Возгляньте, люди добрые, на этого зверя! Две природы смешалися в нем: человечья и тварная. И оттого, что чрезмерно много в нем человечьего, нечист он, запакощен. Возгляньте на рожу его препакостнейшую, на лик любого из нас похожую…
— Ты до кучи всех не складай, — обиделся кто-то из толпы. — На тебя, святой отец, может, и похожая, ты своимизверствами к естественности, может, у себя в монастыре приблизился вплотную, но мы-то те не ровня. Рылом, ха-ха, не вышли!
Народ одобрительно загомонил. Зверек взвизгнул и, задрав многострадальный хвост, вскарабкался по столбу насколько позволяла цепь.
— Так и вы, — заявил монах, тыча в обезьянку пальцем, — бежите от правды в насмешки, являя скудоумие свое. Но бегство ваше — одна фата-моргана! Ибо рано или поздно цепь перерождений, — он нарочито дернул прообраз оной, стаскивая животное вниз, — напомнит о себе. И окажетесь вы во власти сил вышних, противу которых ни зубоскальство ваше, ни что другое не помогут.
— На что ж нам тогда надеяцца? — то ли в шутку, то ли всерьез всхлипнули из народа.
— А об том, — шевельнул бровями монах, — поведаю я вам детальнее и на примерах доходчивых в Шатре Истин. Вход — два медных «ока», — добавил он с той же вдохновенной интонацией. — Кто же возжелает добавить сверх того — на угодные Сатьякалу дела — за тех наши братья непременно вознесут благодарственные молитвы зверобогам.
— Непременно, — передразнил чей-то сиплый голос. — В харчевне, за кувшинчиком винца, купленным на те самые, «сверх того», монеты.
Остальные поддержали его нестройным смехом. Но деньги при этом выложили охотно и, подталкивая друг друга, поспешили к Шатру Истин.
— Не понимаю, — пробормотал господин Туллэк. Он закончил торговаться с продавцом сладостей, прикупил несколько сахарных цапель на палочках, одну вручил Матиль, другую предложил Гвоздю, а третью, ничуть не боясь уронить собственное достоинство, стал жевать сам. — Не понимаю и никогда не понимал. Они приходят на праздник — и потешаются над монахом. А потом всё-таки идут слушать его.
— И посмотреть на животных, — пожал плечами Гвоздь. — Никаких противоречий. Не больше, чем в любом из нас. Люди часто собираются делать одно, а делают другое. Идут в город, например, а застревают на Ярмарочном холме, трескают сахарных цапель, глазеют на цепных обезьян — в общем, ведут себя не слишком последовательно. Если не предполагать, что у них имеются еще какие-то мотивы, стороннему наблюдателю не известные.
— Может, упомянутые люди не спешат возвращаться туда, где они остановились на ночлег? — предположил господин Туллэк. — Или же просто наслаждаются жизнью, предполагая, что следующая такая возможность выпадет им нескоро?
— Ну вы ску-учные! — Матиль дернула Кайнора за рукав.