«Вообще-то — не безымянная, — объяснял по пути Тойра. — Просто ее называют так же, как и город, — Хайвурр. Но согласись: кому нужна этакая путаница? В общем, здешние обычно про нее говорят просто „деревня“, и все понимают, о чем речь».
Место, где Найдёнышу предстояло провести три летних месяца, выглядело не очень роскошно, даже по сравнению с аскетичной Тхалемской обителью или разномастными зданиями эрхастрии. По сути, деревушка-тезка Хайвурра ничем не отличалась от других себе подобных. Найдёныш вдосталь нагляделся на них по пути из монастыря в эрхастрию — и не только нагляделся, приходилось там и на ночлег останавливаться. Тойра знай смеялся себе: мол, ничего, тебе полезно, для опыта.
А какой здесь опыт, когда спать приходится в одной халупе с хозяйской скотиной, ибо заморозки уже, холодно ей будет, безъязыкой?!..
В деревушке, куда привез Найдёныша Тойра, обычаи, кажется, царили сходные. Махонькие дворики; кривые, словно зубья во рту старицы, заборы, свора полудиких псов, лениво провожающих взглядом всадников, дорога-змея кашляет вам в лицо сухой пылью, у дальней рощицы поблеивают овцы да всё норовят разбрестись в поисках тени, а пастушонок лишь для виду покрикивает на них, укрывшись в этой самой тени…
И кроме двух-трех любопытных мальчишечьих носов да старика на почерневшей колоде, никого, кажется, и нет. Все в поле, сейчас самый сезон — не до посиделок; спят, небось, по пять часов в день, подумал Найдёныш. Подумал и удивился: откуда знаю? Или это и есть тот самый опыт, про который полгода назад Тойра говорил?..
Тем временем они приблизились к невысокому, словно приплюснутому к земле домику, что стоял на отшибе. Его окружал неожиданно прочный, явно недавно сооруженный или починенный забор. Тесный двор порос здоровенными лопухами, между которыми там и сям темнели протоптанные дорожки: от калитки к дому, от дома к отхожей яме, от дома же — к махонькому огородцу…
— Правильно говорят, что у тебя в голове мураши живут! — раздался строгий женский голос.
Возле упомянутого забора росла яблонька с болезненно искореженным стволом, но необычайно густой листвой. В ее-то тени и стояла, оперевшись одной рукой о дерево, невысокая пышнотелая женщина. Уже в летах, она, однако, была по-прежнему привлекательна(и Фриний в своем сне-пытке понимает это, конечно, лучше, чем Найдёныш) — привлекательна даже в истрепанной крестьянской одежде, несмотря на выпачканные в земле руки с темными полукружьями грязи под ногтями, несмотря на рваный росчерк шрама у левого виска. Так блестит из-под спуда водорослевых наслоений упавшая на дно озера изумрудная серьга: ты только приглядись, протяни руку, соскреби ил…
Тойра смеется — Найдёныш впервые слышит, чтобы этот человек смеялся — так: всегдашняя отстраненность, с которой он что-либо делал, теперь почти исчезла, вытесненная искренней радостью.
Потом Тойра успокаивается и добродушно выслушивает обвинения в свой адрес, в том смысле, что как же ты, здоровый мужик, позволил себе ехать на лошади, когда мальчонка пешком плетется! Душа твоя бессердечная, сердце твое черствое, мало тебя в детстве лупцевали, зандроба.
— Мало, — абсолютно серьезно соглашается Тойра. — Знакомьтесь: это — Найденыш, это — Аньель-Строптивица. Ну что, — (обращаясь к Аньели), — погонишь меня прочь, зандроба бессердечного, или приютишь-таки?
— Куда ж тебя девать, — махнула рукой та. — Слазь с животины да проходи. И ты, Найдёныш, не робей.
— А что он пешком, а я верхом, — объяснил Тойра, — так сама посуди, кому сподручней пыль месить: этому юному махитису или мне? Ну а главное — мальчика тренировать нужно, ему вон в сэхлии немного ум «поразмяли», а о теле уж мы с тобой позаботимся, больше некому.