Будешь шарахаться от воробьев, кидаться на каждого задевшего тебя струнодера и слагать квелые вирши. И жалеть, что не оказался этим их Носителем, поскольку…
— Стоп! Стоп, родимые, кому сказал!
Поперек тракта лежит упавшее дерево. Ну не совсем поперек — наискось, как будто само рухнуло. Может, и впрямь само?
Так или иначе, а радостей жизни это вместилище будущих дров не сулит. Или придется собственноручно разрубать, чтоб двуполка проехала, или разбойнички, если они дерево завалили, порубят.
Потом — после того, как порубят на щепки Гвоздя и его спутников.
Но и выбора-то особого нет, поскольку тракт здесь узок и экипаж не развернуть; и назад никак не сдашь. Значит, вперед до дерева, а там поглядим.
Гвоздь подогнал двуполку поближе и уже собирался крикнуть Айю-Шуну, чтобы тот прихватил с собой меч и вышел поглядел, что да как, но в это время над головой Кайнора нечто протяжно и противно свистнуло — шапки как ни бывало! Он кубарем скатился вниз и спрятался за экипажем. Стреляли справа от тракта, и стреляли, явно чтоб убить, не наклонись он, сейчас валялся бы в пыли, кровушкой истекал.
Ну не подонки ли, ну не душегубы ль?! А еще грабителями себя называют!
— Айю-Шун, всех подальше от двери! — рявкнул он как можно громче. — От окна — в первую очередь. И не вылазьте оттуда.
За спиной тонко тенькнула тетива разбойничьего лука — и стрела вошла в двуполку аккурат рядом со щекой Гвоздя. Он рванул на себя дверцу (с той стороны завизжали дамы-с), ввалился внутрь и выдохнул в большущие графинькины глаза: «Засада! » Это на случай, если не догадалась еще.
Потом взломал перегородку между мужской и женской половинами экипажа и порадовался при виде Айю-Шуна: меч на изготовку, взгляд спокойный и жесткий, таким можно куриц потрошить. Жаль, в кустах не курицы засели, а кое-кто поопасней.
— Много их? — полюбопытствовал господин Туллэк, который, кстати, тоже вытащил откуда-то клинок и уже успел прицепить на пояс. Захребетник, так его!
— Не меньше двух, — скривился Гвоздь. — Сперва жахнули справа, потом, когда я спрыгнул, слева добавили. Дерево завалили, чтоб не проехать, паскуды!
Слышно было, как испуганно ржут лошади, которым — ни сбежать, ни спрятаться. Впрочем, гривастым-то что, их никто убивать не станет, не в пример засевшим в двуполке.
— Полагаете, дело идет о выкупе? — не отставал врачеватель.
— Ни за вас, ни за меня никто и гроша ломаного не даст, — успокоил его Кайнор. — Разве что за графиню нашу — и то вряд ли. У вас есть родственники, госпожа Н'Адер?
— При чем здесь родственники? — раздраженно отмахнулась та. — Есть, но во всех смыслах дальние: и по крови, и отсюда они далеко. — И потянулась за сабелькой своей игрушечной, дуреха.
— Так! — рявкнул Гвоздь, не давая себя сбить с толку. — Что в том сундуке?
— При чем?..
— Отвечайте, графиня, не переспрашивайте, а отвечайте! Дальмин, а ты пока погляди, нет ли у нас здесь каких-нибудь… а-а, ладно. Так что в сундуке?
— Мои платья.
— Вываливайте их и посадите туда Матиль. Конопатая, будешь лежать на донышке тихо-тихо, что бы ни случилось! Договорились?
— Мне страшно, — прошептала она. В темноте глаза ее казались двумя бездонными провалами. — Мне страшно!
— Мне тоже. Но я в сундук не помещусь, поэтому придется лезть тебе. Давайте, графиня, не стойте с распахнутым ртом делайте, что говорят. Живо! Лисса, лапушка, помоги госпоже!
Пока они препирались, разбойники, видимо, тоже принимали решение. Наконец несколько человек вышли на тракт и первым делом занялись лошадьми. Они перерезали шлеи и увели их (лошадей), хотя, будь на месте «лесных стражей» Гвоздь, он бы в первую очередь занялся людьми.
— Ага, вот вспомнили наконец! — у двери встали три мужика с натянутыми луками. Глянул в другое окошко — та же картина.