Элий Вайнерман - Река времён

Володе Тарсукову, Саше и Розе Белоусовым, без поддержки которых я бы не написал эту книгу

Огромных деревьев, названья которых не знаю.
Погибли деревья, лишь пепел в снегах леденеет.
Опавшие флаги без древков,  деревья из детства,
В чьи тёмные кроны густые луна молодая струится.
Луна молодая струится. Сок горек и сердце моё
                                                      опадает.
Становится флагом без древка, средь пепла в снегах
                                                      леденеет.
И тёмные кроны, глухие, от солнца меня заслоняют.
Огромных деревьев, погибших деревьев из детства.

Как мы уютно сели у фотообъектива!
(О, музыка органа! Капеллы томной пенье.)
Сейчас фотограф щёлкнет и нас запечатлеет
(А за стеною вьюга метёт) для поколений.

Для плюшевых альбомов, настенных фотографий,
В стеклянных рамках тусклых,
В фольге, луной светящей,
Как мы сидели, тесно друг к другу прижимаясь
Коленями, локтями, сердца друг друга слыша.

Ты в вечности мгновенье! И мы неразлучимы.
Крушительницы войны великие изгнанья
Мы горсть песка, песчинки мерцают на ладони.
Горсть нашу разметало.

О, в дряблой паутине унылые альбомы!
На выцветших обоях окошки фотографий.
Как мы уютно сели
 А лес растёт на склонах, в песке холмов могильных,
И некто пролистает старинные альбомы.
Ему мы незнакомы

Студёная, жмётся к мосту вода.
В ней вместе утонем мы.
Взобраться на перила. Упасть,
Глаза раскрыв, с вышины.

И снова кружение, первый вальс,
Даль, радуги детский блеск
Жизнь льдистый ужас.
Укрой же нас
Волны вековечный всплеск!

Под сваями мгла. В ноябре нет звёзд.
Баюкает мёртвых ил.
Прощаясь, ветер в реку швырнёт
Песок с прибрежных могил.

Нам хрупкой весною средь тростника
Кувшинками прорасти.
Луч.
Видеть только небо одно!

Мосты на Млечном Пути.

Казалось, чего уж проще,
Забыв на миг о себе,
Взмахнуть озорливо ножкой
В хмельном ночном кабаре.

Собор для бродяг подлунный.
Священники фонари.
Жестокое утром солнце.
Музыка до зари!

Как маски пьяные рожи,
Но им твой ангельский взгляд.
Пропойцы здесь молчаливы.
Ты слышишь: они вопят.

Мольба безответна Богу,
Впустую погиб Христос.
Вонзились в туфельки яро
Шипы гефсиманских роз.

И я звездочёт без веры,
В стекло бутылки глядя,
Открыл: есть изгоям небо!
Над сценой, где кровь твоя.

Бездомным восход недолог.
Угасшие фонари.
Несносен мир на рассвете:
Двери затворены.

Когда на душе печально,
Снег мокрый падает грустно,
Открой альбом иллюстраций
Классического искусства.

Уходит Агарь в пустыню
Но, что бы то ни случилось,
Творец людей не оставит,
Всегда есть Божия милость.

Сын блудный, хоть и в лохмотьях,
Стучится к отцу родному.
Мне каплю небесной ласки!
Мираж на снегу: дверь дома.

Пан Эусебиуш, слушающий канареек
В комнате с предвоенными журналами, книгами.
Книги и журналы окаменели

Пан Эусебиуш, когда канарейки поют особенно громко,
Оживает ожидает Яся.
Задохнувшись, сползает к входу.
Фотография, пальцами пана Эусебиуша истёртая:
«Янек. 19311939 годы».

Вымершая деревня с поредевшими тополями.
Те, кто вырастил их, на погосте
Чужая родина внукам.

У избы бывшей школы,
В листве одичавшей полыни,
Пирамидка
Из серого кирпича
С хмурой краснозвёздной доскою.
Смывают буквы дожди.
«Погибли в Великой Отечественной

Иванов
Сидоров
Куприянов

Тополя реют в небо!
Ветви никнут к земле

Лебедев
Селиванов»

Больше имён,
Чем было домов в селе.