Все эти идеологические изменения отразились и на национальной политике в отношении восточных славян, в совокупности составлявших около 80% жителей СССР.
С определенными оговорками можно говорить о том, что в послевоенном СССР произошел частичный возврат к общерусской доктрине, рассматривавшей восточнославянское население как основной оплот государства.
Формируется доктрина «трех братских народов», связанных общими этнокультурными корнями и внесшими свой ключевой вклад в советское государственное строительство. Свою лепту в концепцию «восточнославянского братства» внесла и мифология Великой Отечественной войны: основной кадровый резерв Советской Армии составляли именно восточные славяне, основной театр военных действий и «культовые» места боевой славы были также связаны прежде всего с тремя восточнославянскими республиками.
Сворачивание политики «коренизации» значительно ослабило искусственную поддержку националистических проектов в Белоруссии и на Украине. Благодаря этому поборники национализма во многом утратили возможность сопротивляться естественной «гравитации» русскоязычной культуры.
Интенсивная индустриализация и урбанизация, формирование единого народно-хозяйственного комплекса СССР, в рамках которого основным средством коммуникации был русский язык все это способствовало массовому овладению белорусами и украинцами русским литературным языком. Учитывая прозрачность и размытость языковых границ, обусловленную близостью восточнославянских наречий, переход с сельского разговорного белорусского или украинского языка на русский литературный проходил безболезненно и незаметно.
Это является очередным свидетельством в пользу общерусской лингвистической доктрины, рассматривающей восточнославянские наречия и говоры как элементы единого языкового пространства.
В пользу этого говорит и возникновение таких явлений, как трасянка и суржик: разговорных просторечий, возникших в результате смешения русского и, соответственно, белорусского и украинского языков. Сама возможность такого смешения является наглядным доказательством отсутствия выраженной границы между этими языками.
Белорусский и украинский языки, само существование которых поддерживалось замкнутостью и изолированностью сельского образа жизни, стремительно утрачивали почву в условиях урбанистической цивилизации, жившей в ритме Большого культурного пространства. Эту печальную для себя ситуацию вынуждены были признавать и поборники «национальной идеи».
Вот что, в частности, писал «корифей» белорусской литературы Василь Быков о судьбе белорусского языка: «Будучи рожденным на сельских, лесных просторах, многие столетия выражавший душу и дух белорусского крестьянства, этот язык плохо адаптируется к новым, далеко не крестьянским условиям. Великолепно приспособленный к сельской природе, крестьянскому быту, он оказался чужим среди каменных громадин города, в бензиновом чаду урбанизированного общества» [цит. по 20, с.70].
Таким образом, в СССР происходила фактическая национальная интеграция восточных славян по общерусской модели.
Однако процесс этот шел во многом спонтанно, «самотеком», не будучи концептуально осмысленным, осознанным и признанным, что не позволило ему обрести логически завершенной формы. Несмотря на отказ от «коренизации» (то есть поддержки национализма в союзных республиках) в ее радикальных формах, советская власть так никогда окончательно и не отошла от «ленинской национальной политики», неотъемлемой частью которой и была эта самая «коренизация».
В отношении Белоруссии и Украины советская национальная политика пыталась сочетать две, по сути, несочетаемые вещи. С одной стороны, способствовать этнополитической консолидации восточных славян. С другой стороны, оберегать «национальную самобытность» белорусов и украинцев, понимаемую во вполне националистическом духе. По сути, это была попытка «скрестить» общерусскую идею с белорусским и украинским национализмом.
Так, идея «трех братских народов» несла в себе националистическое представление о русских, белорусах и украинцах как о трех отдельных этносах.
Понятие «русский», исконно бывшее общим, собирательным для всех восточных славян, сужается до обозначения только одной из этнических групп, в дореволюционной традиции известной как «великороссы». Называть белорусов и украинцев русскими отныне считается предосудительным и оскорбляющим их национальные чувства. Каждому из трех народов предписывалось иметь самостоятельную национальную культуру на основе «своего» языка. В то же время, все три народа объявлялись «братскими», т.е. стремящимися к политическому единству в рамках общего государства, «братство» обосновывалось во вполне общерусском духе апелляцией к Киевской Руси как общей исторической колыбели.