Так вот Гоги! (Я его всегда считал своим братом, так же думаю и сейчас). Мы ещё ни разу с ним не виделись, но я знал о нём почти всё. В мае этого года он закончил школу с золотой медалью, и собирался поступать в Московский медицинский институт. В Тбилиси тоже был медицинский институт, но Гоги это заведение было не по карману. Все знали, что за поступление в этот «храм науки» нужно заплатить фантастическую взятку, 10 000 рублей. (Две машины!) А если не заплатишь, то тебя не возьмут, даже если ты будешь увешен золотом как породистый бульдог.
Гоги встретил меня с высшим шиком. Мы сразу помчались в Гагры в известный ресторан. Он, я и его подружка Эмма, эстонка из Нарвы, красивая, смешливая девушка 16 лет, поразившая меня своим прекрасным, сильным телом взрослой женщины Высокая, синеглазая, гибкая, с пышными, русыми косами вокруг головы Она казалась мне богиней! Ну, и могло ли быть по- другому? Мне было 14 лет, и я ещё ни разу не целовался! Стоило ей случайно коснуться меня бедром или грудью, как всё во мне загоралось сладостным, мучительным огнём!
Ничего себе детский санаторий! думал я, когда мы летели на такси по извилистой дороге в Гагры
Пацанам лет по 1820, они пьют, курят анашу Куда я попал?!
Ресторан меня потряс. Это был огромный куб из дерева, насквозь продуваемый тёплым ветром Потолок был такой высокий, что показалось, что где-то там, в самом верху, живут совы Довольно часто над нами с писком, чёрной молнией проносились стрижи. Сделав вираж, они стремительно вылетали в окно, чтобы через минуту опять появиться, опять сделать круг, крикнуть, и исчезнуть
Саша, что ты не ешь хачапури? В Москве таких нет! сказал Гоги, и поднял тост за Эмму.
Через 15 минут я был совершенно пьян, и безудержно смеялся. Эмма приложила к своей щеке кусок хачапури, и пообещала через два дня стать такого же цвета И разрешила себя съесть.
Гоги посматривал на нас совершенно спокойно. Такие сцены его не пугали. Он уже умел пить. Когда официант принёс очередную бутылку, Эмма спросила у него, где можно взять трубу, потому что «московский мальчик, музыкант» будет играть для неё «Калинка-малинка.» Гоги сказал что-то растерявшемуся официанту по-грузински, тот рассмеялся и ушёл Вернулся с букетом роз, и вручил Эмме Конечно, вместо трубы Смягчая недостатки сервиса
На следующий день началась совершенно райская жизнь. Мы купались, бродили по посёлку, постоянно пили вино, постоянно смеялись, и чтобы с нами ни происходило, я испытывал только блаженство. Я, конечно, осознавал, что всё дело в присутствии Эммы. От неё шли токи, опьяняющие меня сильнее изабеллы.
Когда они с Гоги исчезали где-то в тёмных, прохладных дебрях нашего сада, я испытывал такое острое чувство потери и одиночества, что спасался, как ни странно, хулиганством, к которому совершенно не был склонен.
А куда мне было деваться?! Иначе беспощадные мысли разорвали бы мою душу в клочья.
О хулиганстве Фокус был придуман такой: я никого не бил палкой по голове, не пытался, будто-бы случайно, обмочить кого-нибудь в сортире Я использовал, смело можно сказать, артистический элемент: я подходил к какому-нибудь мальчику постарше, и ласково, дружелюбно, говорил ему ужасное, грузинское ругательство Парень застывал, густо краснел, и заикаясь осведомлялся, знаю ли я, что я сказал?! Я делал вид, что не знаю, и просил объяснить, что такое я натворил Парень тихо, недоверчиво объяснял, и внимательно всматривался в мои лживые глаза Разумеется, я приходил в отчаяние, хватался за голову, извинялся, преувеличенно горячо, и меня прощали Но после третьего «этюда», ко мне подошёл Гоги, и потребовал немедленно прекратить «эти идиотские игры».
Побить могут! сказал Гоги, потягивая изабеллу.
Эмма молчала, и смотрела в сторону моря. Улыбалась чему-то. Она всё поняла, конечно.
Я, разумеется, не дам сказал Гоги, Но лучше ребят не раздражать. Они очень вспыльчивы. А в гневе страшны. Вон тот, (он указал на шестилетнего Тенгиза, что-то ковырявшего в песке лопаткой) одним ударом убивает взрослую, сильную божью коровку!
Мы засмеялись и пошли на баскетбольную площадку. Гоги там ждали. Он играл лучше всех. «Пока он будет там прыгать, я буду сидеть рядом с Эммой, и буду к ней прижиматься!» страшно волнуясь, мечтал я. Я не любил баскетбола, я любил Эмму, море и вино. А Эмме нравился загорелый, ловкий Гоги. Вот такая коварная интрига подстерегла меня в «детском» санатории. Ужасно!