Этические категории нравственности и морали в связи со всем сказанным представляют собой явленную нам информационную (темпоральную) генетику того пути, следуя которому человек обретает возможность прояснения основ бытия и управления скрытыми характеристиками объемной реальности. То есть нравственные императивы, о которых столь проникновенно говорили апостолы, священники и философы, это отнюдь не произвольные или «умозрительные» конструкции, но вполне реальные с позиции Новой философии и авангардной науки указатели, заботливо выставленные на запутанных тропах и подступах к судьбоносной цивилизационной развилке.
Следом обратимся к этическим позициям Артура Шопенгауэра, выдающегося мыслителя Нового времени, которые Иодль охарактеризовал как «сочетание поразительно глубоких взглядов и крайне странных промахов». Как первые, так и последние, с учетом интеллектуального горизонта, на котором располагается творчество Шопенгауэра, требуют отдельного комментария. Феноменологической основой любых этических принципов и установок, согласно Шопенгауэру, является сострадание. Здесь Иодль цитирует самого Шопенгауэра: «Этот феномен сострадания есть единственная истинная форма проявления нравственного; деяние имеет нравственную ценность лишь в той мере, в какой оно проистекает из него». И далее Иодль говорит о том, что сострадание выставляется Шопенгауэром «как существенный факт человеческого сознания, который сызначала и непосредственно входит в человеческую природу, независимо от предпосылок, понятий, религий, воспитания и образования, к нему обращаются повсюду с совершенной уверенностью, как к чему-то необходимо существующему в каждом человеке» (Ф. Иодль, цит. по изд. 2016). Однако уже в другом фрагменте цитируемой главы своего фундаментального труда Иодль в известной степени опровергает собственный тезис в отношении того, что сострадание, по Шопенгауэру, является прерогативой сферы сознания: «Явление сострадания, благодаря которому я при посредстве познания, которое имею о другом, на столько с ним отождествляюсь, что разница между мной и им по крайней мере до известной степени исчезает, это повседневное явление с этой целью обозначаемой Шопенгауэром как таинственное (mysterios), даже часть великой тайны (Mysterium) этики: разум не в состоянии дать об этом явлении непосредственный отчет, а путем опыта оснований его добыть невозможно». То есть понятно, что Шопенгауэр здесь имел в виду сферу бессознательного, но никак не сознания, отождествляемого с нормативной в смысле генерируемых параметров импульса сознания-времени активностью сферы психического. Но продолжение цитируемого фрагмента еще более интересно и показательно с позиции конфликта «нестыкующихся» эпистемологических полюсов логоса и гнозиса, в поле которых, соответственно, пребывали Иодль и Шопенгауэр в ходе этого во всех отношениях знаменательного заочного диалога: «На вопрос о том, по какому праву он (т. е. Шопенгауэр, авт.) утверждает это после превосходного и обстоятельного исследования о симпатических феноменах, которые были сделаны в английской психологии, существует только один ответ: для того, чтобы взамен столь многих проблем иметь по крайней мере возможность представить глубокомысленное объяснение сострадания, а именно выведение его из метафизической тождественности всех индивидуумов по существу в единой вне-пространственной и вне-временной перво-воли». Что, разумеется, с позиции классически оформляемой психологической науки (а мы помним, что Иодль был не только философом, но и психологом) было, мягко говоря, неубедительным. Однако с учетом результатов эпистемологического анализа, опирающегося прежде всего на допущения ассоциированной эпистемологической платформы, вышеприведенные высказывания Шопенгауэра предстают в совершенно ином свете.
Так, в своем основном труде «Мир как воля и представление» (1819) Шопенгауэр употребляет термин «бессознательное» как прилагательное к основному понятию «воля». Нельзя не признать наличие определенной логики именно в таком обозначении рассматриваемой здесь инстанции психического, где в отличие от анонимной и отрицательно выстроенной семантики понятия «бессознательного» все же схватывается главная интенция активности этого жизнеутверждающего начала сложной категории реальности. Ибо Шопенгауэр постоянно подчеркивал, что речь в его основном произведении идет именно о воле к жизни, при развертывании которой только и возможно становление актуального плана реальности, обозначаемого им как «представление». И далее он говорил о том, что бессознательный статус «воли» это есть только лишь начальный этап развертывания жизненного начала реальности, «Но благодаря привходящему, для ее служения развернувшемуся миру представления, она получает познание своего хотения, она познает то, что есть предмет последнего; он, оказывается, не что иное, как это мир Мы назвали поэтому мир явлений зеркалом воли, ее объектностью» (А. Шопенгауэр, цит. по изд. 1993).