На дверной притолоке пять кнопок; под кнопкой с номером «четыре» значилась криво нацарапанная фамилия «Марголис». Филип нажал кнопку, подождал. Довольно скоро послышался глухой щелчок, и дверной замок открылся.
Филип отворил дверь и очутился в совершенно темном вестибюле, в глубине которого уходила кверху бесконечная лестница. Рискуя оступиться, Филип стал осторожно подниматься вверх и наконец достиг крохотной площадки на третьем этаже. На маленьком коврике у двери груда кроссовок и сандалий. Одна из пар как будто детская. На двери, над выведенной черной краской четверкой — глазок. Филип постучал.
Дверь открылась. Перед ним стоял мальчик лет десяти-одиннадцати. В одних трусиках и босой. Волосы пострижены коротко-коротко.
— Здесь живет Джанет Марголис?
Мальчишка долго смотрел на Филипа, потом бросил через плечо: «Мам!» — без всякого выражения, не громко, просто отчетливо. Повернулся к Филипу, отступил.
— Проходите, пожалуйста!
Филип шагнул в крохотную переднюю, мальчик скользнул мимо, прикрыл входную дверь.
— Вон туда!
Филип пошел, куда указал мальчик: три ступеньки вели в комнату, по-видимому, гостиную. Филип вошел, огляделся. Словно попал в прошлое, лет на десять назад.
Все в комнате было пропитано духом шестидесятых. На полу вдоль дальней стены под окном — кусок пенопласта, прикрытый индийским покрывалом. На окне бамбуковая солнцезащитная циновка. Ветхий плетеный стул в углу, по обеим стенам двухрядные самодельные стеллажи; на большом плоском, выкрашенном голубой эмалевой краской чемодане стереопроигрыватель с магнитофоном. Вот и вся обстановка, да на стене большой черно-белый плакат, скорее всего заповедь какого-нибудь гуру.
Мальчик прошел вперед и плюхнулся на плетеный стул. Филип, не испытывая желания опускаться на тоненький пенопластовый мат, остался стоять. Чуть погодя в комнату вошла Джанет. Ее темные волосы оказались теперь коротко пострижены, лицо погрубело за годы. Одеяние типа сари, все в коричневых разводах, будто заляпанное пятнами кофе.
— Поди, Каралла, поиграй! — сказала она.
Мальчик поднялся и вышел. Джанет улыбнулась, и Филип с изумлением заметил металлические пластинки у нее на зубах. Неужто женщине при таком нищенском, цыганском образе жизни может прийти в голову исправлять прикус?
— Ты неплохо сохранился, — сказала Джанет. Легко и непринужденно она опустилась на пол, расположившись в позе лотоса; подняла взгляд на Филипа. Тот присел на плетеный стул.
— Спорим, ты бросила курить? — с улыбкой сказал он. Джанет усмехнулась, блеснув металлом. Поднялась так же легко, как села, выскользнула из комнаты. Вернулась, неся в руках простую матовую плошку. Поставила у ножки стула и снова опустилась на пол неподалеку. Оба молчали. Филип курил, Джанет не сводила с него глаз.
— Да что ты меня так пристально разглядываешь? — не выдержал он.
— Прости! Столько лет не видались… Прямо как призрак из прошлого… Я для тебя тоже, да?
— Угу, и уже не первый! — кивнул Филип.
— Ты что… и Хезер видел? — спросила Джанет.
— Позавчера. В Нью-Йорке.
— В Нью-Йорке… — задумчиво повторила Джанет. — Может, она завязала с ними?
— С кем? — спросил Филип.
— С «Крестовым походом». Ошиваются тут, в Торонто, фундаменталисты [9] , и не только тут. Вроде местных стражей порядка, «комитетов бдительности» [10]
. Из «дважды рожденных» [11] .
— Что же, Хезер теперь с ними? Джанет развела руками.
— Это целая история…
— А я не тороплюсь, — сказал Филип.
— Так ты ее ищешь?
— Ищу, угадала. Хезер исчезла при очень странных обстоятельствах. Я беспокоюсь за ее жизнь.
— А не ее отец тебя подослал? Филип рассмеялся, загасил окурок.
— Скажешь тоже! Видал я его, старик ведет себя так, будто Хезер не дочь ему вовсе.