Грудь Дерника дрогнула, и он кашлянул.
С выражением почтительности на своих неземных лицах боги отошли. Тетя Пол закричала от внезапного облегчения, обняла Дерника и прижала к себе.
– Миссия, – сказал ребенок Гариону с ноткой какого-то особого удовлетворения. Гарион поднялся, смертельно усталый, и, пошатываясь, отошел в сторону.
– С тобой все в порядке? – спросила Се'Недра, беря его руку и кладя себе на плечо.
Он кивнул, хотя колени его чуть ли не подгибались.
– Обопрись на меня, – сказала она. Он хотел запротестовать, но Се'Недра прижала палец к его губам.
– Не спорь, Гарион, – сказала она. – Ты же знаешь, что я люблю тебя, и что тебе придется опираться на меня всю оставшуюся жизнь, так что можешь начать привыкать к этой мысли.
– Я думаю, что жизнь моя теперь изменится, Повелитель, – говорил в это время Белгарат Олдуру. – В ней всегда была Пол, готовая прийти по первому моему зову, – возможно, без особой охоты, – но она приходила всегда. Теперь у нее будут другие заботы. – Он вздохнул. – Полагаю, что все наши дети растут и когда-нибудь вступают в брак.
– Этого пока не случилось с тобой, сын мой, – сказал Олдур.
Белгарат усмехнулся.
– Мне никогда ничего не удавалось скрыть от вас, Повелитель, – сказал он, но затем лицо его снова стало серьезным. – К Полгаре я порой относился как к сыну, – сказал он Олдуру, – но, вероятно, пришло время позволить ей быть просто женщиной. Я слишком долго отказывал ей в этом.
– Кажется, это самое лучшее и для тебя, сын мой, – сказал Олдур. – А теперь, прошу тебя, отойди немного и оставь нас с нашим горем. – Он посмотрел на тело Торака, лежавшее на каменном ложе, а потом на Гариона. – У меня для тебя есть еще только одно задание, Белгарион, – сказал он. – Возьми Око и положи его на грудь брата моего.
– Да, Повелитель, – немедленно ответил Гарион. Он подошел к ложу, стараясь не смотреть на опаленное и искаженное лицо мертвого бога, протянул руку и возложил круглый голубой камень на неподвижную грудь Кол Торака. Когда он отступил, маленькая принцесса обняла его за талию. Это не было неприятным, но у Гариона мелькнула мысль, что если она будет настаивать на таких тесных объятиях всю остальную их жизнь, то будут возникать неудобные ситуации.
Боги снова образовали свой круг, и Око опять начало сверкать. Постепенно обожженное лицо стало меняться, его уродство исчезало. Ореол света вокруг богов усилился, блеск Ока стал нестерпимым. В последний раз увидел Гарион лицо Торака – оно было мирным, спокойным, чистым. Это было прекрасное лицо, но тем не менее – мертвое.
А затем свет стал таким ярким, что Гарион не смог смотреть. Когда же он ослабел и Гарион опять взглянул на ложе смерти, и боги, и тело Торака исчезли. Осталось только Око, которое, слабо мерцая, лежало на голом камне.
Так же уверенно Миссия снова подошел к ложу. Встав на цыпочки, он потянулся, чтобы взять светящийся камень. Затем он принес его Гариону.
– Миссия, Белгарион, – твердо сказал он, и когда Око переходило из рук в руки, Гарион почувствовал нечто совершенно иное, что он прежде никогда не чувствовал.
Маленькая группа людей, которых объединяло очень многое, в молчании собралась вокруг тети Пол и Дерника. Небо на востоке начало светлеть, и розовый свет восхода коснулся немногих облаков, которые остались от тучи, скрывавшей Ктол Мишрак. События этой ужасной ночи оставили след в душе каждого, но теперь ночь почти кончилась, и они стояли вместе, не разговаривая, созерцая восход солнца.
Буря, которая неистовствовала этой долгой ночью, прошла. В течение бесчисленных веков мир был расколот, но теперь все снова стало единым целым. Если была такая вещь, как начало, то она и была началом. Так оно и было, когда взошло солнце первого дня.