Хэл отдал честь, созвал всадников и сообщил им, что впредь они будут дважды в день вылетать на сражение со злополучным плотом, пока не улучшат свои результаты.
Они улучшили. Ненамного. Слишком ненамного.
Почти столько же времени, как и в воздухе, они проводили за изучением макета Черного острова. Пехотные офицеры и сержанты делали то же самое.
Хэл поражался, глядя на то, сколько рядовых бойцов проводит время в зале, безмолвно шевеля губами и обходя макет со всех сторон, потом с закрытыми глазами показывая на различные места и шепча их названия.
На корабле вечно стоял топот — солдаты, бегали по палубе, тренировались, сходились друг с другом в учебных поединках на деревянных мечах.
Когда они доберутся до Черного острова, то будут готовы ко всему, к чему только могут быть готовы солдаты.
— Беда с войной в том, — задумчиво начал сэр Лоурен, когда все четверо однажды утром слишком туманным, чтобы летать, сидели на палубе, — что она перестала быть забавной игрой.
— А я и не знал, что она такой была, — огрызнулся Фаррен. — Убивать людей... забавная игра, нечего сказать.
— Да, это ее неприятная сторона, — признал сэр Лоурен. — Но когда ранним утром ты слышишь конское ржание, видишь лагерь, пестреющий знаменами и рыцарскими палатками, или в весенний денек едешь верхом в патруль, или даже когда ты видишь осажденный замок во всем его величии... Вы должны признать, что в этом есть своя прелесть.
— Нет, — ровно сказала Сэслик. — Я этого не признаю.
— Ладно, сэр Лоурен, — сказал Хэл. — Здесь ты в меньшинстве. Но что заставило тебя прекратить считать войну забавной?
— Проклятые интенданты и обозы с провиантом, — ответил сэр Лоурен.
Трое остальных недоуменно заморгали.
— И разумеется, у тебя есть объяснение, — сказал Фаррен.
— Раньше было как, — сказал сэр Лоурен. — Солдаты собирались по слову короля или какого-нибудь другого вельможи, которому присягнули на верность или который мог предложить им золото или добычу. Обычно это происходило весной или осенью, после того как урожай собран и подсохли дороги. В основном осенью, после сбора урожая. Поход длился три месяца, потом не оставалось ни одного крестьянского хозяйства, которое можно было ограбить, и, если не случалось какой-нибудь великой битвы, которая улаживала вопрос, все мирно расходились по домам.
— Все, кроме бедных ограбленных крестьян, у которых больше не было домов, — уточнила Сэслик.
— Такие могли завербоваться в следующий поход, надеясь на добычу, которая возместила бы им потери, — не смутился сэр Лоурен. — Но теперь мы поумнели. Продовольственные отряды добираются до всех мест, заключая сделки с торговцами на столько-то и столько-то бочонков свиных голов, зерна или чего там еще, и все это идет на склады, а потом выдается армии. Поэтому мы можем торчать на войне до скончания века, в отличие от моего отца и отца моего отца, которые могли надеяться вернуться домой, подлечить свои раны и немного отдохнуть.
— И заделать еще убийц, чтобы будущему королю было кого призывать, — сказала Сэслик.
— Ну... — сэр Лоурен развел руками.
— Прости, сэр Лоурен, — сказал Хэл. — Ничем не могу тебе помочь. Хотя я уверен, что сэр Бэб согласился бы с тобой.
— Только не он, — покачал головой сэр Лоурен. — Сэр Бэб — представитель новой военной школы. Сражайся, пока не загонишь врага в его же траншею, а потом несколько раз ткни штыком — чтобы наверняка, не обращая внимания на мелочи вроде белого флага.
— Вот чудовище, — комически ужаснулся Фаррен. — Но он ведь не опускается до того, чтобы брать в плен бравых рыцарей, не так ли? Ткни их шпагой под мышку, где не прикрыто латами, и иди себе дальше, уверенный, что они больше ничем тебе не грозят. Верно?
— Увы, — развел руками сэр Лоурен. — В большинстве из вас нет ни капли рыцарства.
— И слава богам, — ответила Сэслик.