Они кружили над Оде звеньями по трое, а остальные драконьи звенья тянулись следом.
Стояло летнее утро, обещавшее перетечь в жаркий день, но пока еще свежее и ясное.
Заклубился дым, и подпорки в подкопе под землей с хрустом обрушились.
Внешняя стена затрещала, задрожала и с грохотом рухнула, чуть не запрудив обломками реку.
Но волна дирейнских солдат не поднялась в атаку. Расстояние между внешней и внутренней городскими стенами было слишком незначительным, чтобы не превратиться в ловушку.
Рочийские защитники поспешили к внутренней стене, ожидая нападения, которого так и не произошло.
Это был первый шаг.
Где-то неподалеку предстояло вырыть еще один подкоп, под внутреннюю стену.
Тем временем осада продолжалась, и кавалерия с пехотой ежедневно патрулировали окрестности, чтобы убедиться, что Оде остается в блокаде.
Рочийцы пустили в ход новую тактику — перед самым рассветом выпускали четверых или шестерых драконов с огромными корзинами, в которых, однако, были не солдаты, а съестное. Обратно они улетали — если им это удавалось — с ранеными солдатами.
Хэл, все еще ведущий собственную войну, приказал своим всадникам атаковать прилетающих драконов, а улетающих пропускать беспрепятственно.
Его всадники, питающие к убийству больных и раненых ничуть не большую склонность, чем сам Кэйлис, повиновались.
Кроме сэра Нанпина, который утверждал, что любой дракон и его всадник должны быть мишенью и на войне нет места жалости.
Хэл признавал, что с точки зрения логики он прав, и не наказывал его за неповиновение.
Относиться к Трегони лучше после этого он не стал.
«... Сегодня мы потеряли еще двух драконов. Первый был искалечен в схватке с тремя другими драконами, и нам пришлось пристрелить его. Откровенно говоря, я считаю, что вина за это всецело лежит на всаднике, который совершенно неопытен и не сообразил, что не стоит ввязываться в бой, когда силы настолько неравны.
Второго, дракона сэра Нанпина Трегони, поразил какой-то непонятный недуг. Мы изолировали его в сарае, отчего бедняге стало еще более одиноко. Трегони, разумеется, вообще отказался навещать своего дракона, сказав, что не намерен подцепить от зверя какую-нибудь заразу.
Мы послали за колдуном и попытались найти где-нибудь в округе ветеринара. Но ни один из них ни разу не имел дела с драконами, а маг смог лишь немного облегчить бедному зверю последние часы.
Я уже начинаю думать, что несчастным драконам следовало бы оставаться у себя на западе, никакой бы враг им тогда не грозил.
Мы определенно не принесли им ничего, кроме горя. Может быть, когда эта война закончится—если это когда-нибудь произойдет, — нам следует освободить всех драконов и отпустить их на все четыре стороны.
Я знаю, что все это глупость, поскольку многие драконы уже давно и прочно приручены и предпочитают нашу компанию. Кроме того, тех, кто попал в плен еще детенышами, вряд ли можно отпустить назад, в дикую жизнь, потому что там они проживут не больше нескольких дней, а то и меньше, если столкнутся с дикими драконами.
Что же тогда говорить о тех, кого держат в зверинцах, кто привык каждый день без исключений получать свою овцу, или что там привозят им служители на своих тележках?
И снова мне кажется, что все, к чему бы человек ни прикоснулся, он сначала употребляет в своих собственных целях, а потом на разрушение.
Мне жаль заканчивать свое письмо на столь мрачной ноте, но именно так я себя сейчас и чувствую.
Скучаю по тебе,
Хэл».
Хэл не знал, что будет с ним и Хири, когда он вернется на войну, и с удивлением обнаружил, что часто думает о ней.