И не исключено, что Джефф Кервин‑старший, твой отец, тоже не имел ничего общего с тем мальчиком.
Сначала ты нашел себе на Земле обычную гражданскую работу и вкалывал, что есть сил, и держал язык за зубами, когда заносчивые земляне потешались над Твоим ростом или даркованским акцентом, от которого тебе так никогда толком и не удалось избавиться.
А потом однажды ты поднялся на борт Большого Корабля, зафрахтованного Гражданской Службой, Земной Империи, и корабль с невероятной скоростью устремился к звездам, названия которых призывным набатом отдавались в твоих снах. И ненавистное солнце Земли на глазах померкло до тусклой звездочки, а потом и вовсе исчезло.
Сначала, конечно, это был еще не Даркоувер. Но мир под красным солнцем, лиловым небом и с работой на низшей ступеньке иерархии; мир зловония, электрических бурь и женщин с очень белой кожей, заточенных за высокими стенами.
А потом была неплохая должность в центре управления полетами в космопорте на планете, где мужчины не расставались с ножами, а женщины ходили со скованными руками, и серебряные цепочки мелодично позвякивали. Тебе там нравилось. Ты часто дрался, и у тебя было немало женщин. Под шкурой тихого инженера гражданской службы, оказывается, таился настоящий сорви‑голова, и на этой планете ему время от времени удавалось вырваться на свободу. Ты неплохо проводил время. Ты мог бы остаться там и превосходно себя чувствовать.
Но что‑то гнало тебя дальше; какое‑то смутное беспокойство. К тому же годы стажировки подошли к концу. До сих пор ты отправлялся туда, куда посылали. Теперь же у тебя сочли необходимым поинтересоваться, куда – в разумных пределах, конечно – ты сам хотел бы отправиться.
И ты ни секунды не колебался.
– На Даркоувер.
Кадровик недоуменно воззрился на него.
– За каким, если не секрет, чертом? Это же не планета, а сущий ад – не говоря уж о жуткой холодрыге. Варварский мирок – добрая половина его для нас закрыта; стоит на шаг отойти от Торгового города, и за твою шкуру никто гроша ломаного не даст. Сам‑то я там не был; но, говорят, там вечно какая‑то буза. К тому же торговля с даркованами еле теплится, так что имперские корабли залетают, как Бог на душу положит. Стоит угодить туда – и можно застрять на годы, прежде чем найдется замена. Послушайте, – вкрадчиво добавил он, – на Ригеле‑девять как раз не хватает настоящих мужчин; да и продвинуться там можно очень быстро – может, и до легата. Зачем тратить лучшие годы на какой‑то комок замерзшей грязи на краю света?
Ты выдержал секундную паузу, а потом выложил!
– Я родился на Даркоувере.
– А, вот оно что. Один из этих. Понимаю.
Тебе хотелось с размаху впечатать усмешку в его розовую физиономию, но ты сдержался; просто стоял и смотрел, как он корябает пером твое имя на бланке заявления о переводе. А потом, уже развязавшись со всякой бюрократией, ты снова очутился на одном из Больших Кораблей; снедаемый нетерпением, ты дневал и ночевал в смотровом куполе, не сводя глаз с тлеющего красного уголька, который постепенно превратился в ослепительное сияние и заполнил все небо. И затем, по истечении, казалось, целой вечности ожидания, корабль стал лениво падать к огромной малиновой планете, окруженной ожерельем из четырех крошечных лун, четырех рубиновых кулонов, оправленных в пунцовый бархат неба.
И ты снова оказался дома.
1
«Корона юга» приземлилась на дневной стороне планеты ровно в полдень. Джефф Кервин выбрался из шлюза, привычно оттолкнулся от железного трапа, спрыгнул на бетон и глубоко вдохнул. Ему представлялось, что в самом воздухе Даркоувера уже должно ощущаться что‑то небывало ароматное; знакомое и таинственное одновременно.
Но это был самый обычный воздух. Да, пах он приятно; но после многих недель в наглухо запечатанной консервной банке любой воздух будет приятно пахнуть.