Я-то ведь думал, что кроме меня никто того воя не слышал, а уж тем более неожиданным было, что Кащей его тоже слышал. Но он-то уж точно спал. Или это печка так смачно храпела?
На вопрос Кащея ответа не последовало. И тогда он заговорил снова:
— Я волчий вой не раз слышал… А такой, как прошлой ночью, впервые!
— Что же в нем было особенного? — взял слово капитан Стриж.
— Волчий вой… он обычный. К нему можно привыкнуть, — пояснил Кащей. — А этот какой-то… жуткий, что ли? В нем что-то от человека было…
Когда мы вышли на берег лесного озера, уже смеркалось. Первые несколько минут мы молча озирались по сторонам. Красота этого затерянного в таежных дебрях водоема была необыкновенной. Окружающий нас ландшафт казался просто нереальным, словно к нему приложил руку искусный художник. Охватившее меня волнение я испытывал разве что при созерцании «Вечернего звона» Левитана или картины Ивана Шишкина «Лесные дали».
— Мать честная! Аж дух захватывает, — произнес Журавлев.
И, пожалуй, эти слова как нельзя лучше передавали ощущение, которое мы все испытывали в тот момент. Редкое спокойствие обволакивало душу, заставляя ее мечтать. Наверное, именно такие места подыскивались в старину для строительства храмов. Этакие оконца в рай, при виде которых хотелось бесконечно долго повторять прекрасное русское словолепота .
— Теперь понимаю Кащея, — услышал я негромко сказанные Галкиным слова, — просто не хочется верить, что в таком месте может таиться что-то опасное, неведомое…
— Да, — согласился Стриж. — Место здесь действительно волшебное, но ведь и тот остров, на котором рос аленький цветочек, поначалу казался свободным от изъянов.
Свой лагерь мы разбили на живописно выдающемся в озеро мыске. Здесь было достаточно места для палаток. Да и иные бесспорные преимущества на случай спуска на воду лодок были налицо. Со всех же других сторон вплотную к озеру подступал лес. В кустах крякали утки, а над искрящимися в лучах заходящего солнца и спокойно покачивающимся на воде былинками порхали маленькие стрекозы. Журавлев и Синицын возились у самой кромки воды, пристраивая там эхолоты. Когда они закидывали в озеро микрофоны, со стороны казалось, будто они собираются удить рыбу.
Ужинали мы из своих армейских запасов, не считая домашнего хлеба, заботливо испеченного Кащеем накануне вечером. Разговор сразу же зашел о предстоящих исследованиях. Как всегда, майор Галкин поначалу решил выяснить, какие впечатления произвело на нас это место, и какие соображения возникли у нас уже здесь по вопросу возможного существования в лесном озере неизвестного науке животного. Делал он это неспроста. В таких разговорах уже сразу идет определенный анализ накопившейся информации. Многие спорные вопросы отсеиваются за ненадобностью на основании каких-то новых фактов. Мне нравились такие вот беседы. Люди, которых я знал уже несколько месяцев, буквально на глазах преображались, открывая иной раз совершенно неожиданные стороны своего характера. Было весело наблюдать, как мои товарищи по службе, особенно те, что помоложе, стараются щегольнуть своими знаниями того или иного предмета. Из этого зачастую получались довольно интересные полемики.
— Я склонен считать, что в таком относительно небольшом водоеме недостаточно места для обитания крупного водного животного. Тем более нескольких, — рассуждал лейтенант Синицын. — А ведь прекрасно известно, что выжить с доисторических времен могла лишь популяция существ.
— Совершенно верно, — поддержал его капитан Стриж. — В одном или двух экземплярах какое-либо существо не смогло бы выжить.
— Согласен, — коротко сказал Галкин. — Но объяснения можно найти всему.