С другой, они обеспечивали политическую элиту объединяющей силой, которая могла бы преобразовать «невообразимые массы человеческих существ, лишенные какой бы то ни было патриотической мысли», в сплоченный социальный и политический организм. Если все иракцы — арабы, а все арабские государства — всего лишь регионы более широкой арабской нации, какая разница, является ли правящая горстка суннитами или шиитами? Следовательно, режим не только пропагандировал свои собственные амбициозные националистические планы (такие, как замысел премьера Нури Саида в 1940-х гг. «Об объединении Плодородного Полумесяца» под руководством Ирака), но Баасу нужно было превзойти несколько националистических групп, выступивших раньше и предложивших гораздо более понятную программу. Среди них наблюдалось некоторое разнообразие: правая воинствующая партия Истиклал (Независимая), центристская — Ахрар (Либеральная) и левая — Шаат (Народная). Каждая предлагала свое собственное уникальное «варево» из национализма и социальных реформ. И каждая занимала более прочное положение в иракской политической системе, чем только что возникшая партия Баас.
Трудно сказать, что побудило Хусейна вступить именно в партию Баас, положение которой в те времена было довольно шатким. Позже Саддам уверял, что особенно его привлекла приверженность Баас идее арабского национализма. Но с этой идеей носились и другие, более влиятельные националистические партии. Конечно, баасистский радикализм был удобной отдушиной для неуемной энергии и честолюбия молодого выходца из Тикрита, но то же самое можно сказать и об остальных радикальных течениях, которых в то время было в Ираке предостаточно. Похоже, что основная причина, по которой Хусейн предпочел Баас другим, казалось бы, более многообещающим вариантам, оказывается менее романтической и более прозаической, и она меньше связана с его идеологическими предпочтениями, чем с его дядей и приемным отцом Хейраллахом Тульфахом.
Хейраллах, вероятно, оказал наибольшее влияние на формирование характера Саддама. Именно он играл для мальчика роль отца и был для него образцом мужчины. И как образец, и как наставник он взращивал националистические настроения молодого Саддама. Он познакомил Саддама с людьми, впоследствии сыгравшими ключевую роль в его возвышении, включая будущего президента Ахмада Хасана аль-Бакра, кузена и близкого друга Хейраллаха на протяжении 1940-х и 1950-х годов. Следуя по стопам своего дяди, Хуссейн подал заявление в престижную Багдадскую Военную академию, но не сдал вступительных экзаменов. Его неосуществленное желание щеголять в офицерской форме терзало Саддама почти два десятилетия, когда, будучи вторым человеком в иракском руководстве, он, человек, никогда не служивший в иракской армии, получил звание генерала из рук своего тогдашнего начальника, президента аль-Бакра.
В глазах Хусейна Хейраллах, ставший после его изгнания из армии директором местной школы, был интеллектуалом, «который понимал, как важно учиться». Не вполне ясно, какого рода ценности удалось дяде внушить своему племяннику. Однако если судить по общественному и политическому поведению Хейраллаха в последующие годы, может сложиться мнение, что его дом послужил той полезной «мастерской», в которой Саддам получил свои первые уроки изощренной изворотливости и интриганства, столь важные для выживания в извилистых коридорах политической системы Ирака.
После того как его племянник начал свое восхождение к власти, Хейраллах стал мэром Багдада и использовал свое служебное положение для того, чтобы накопить сказочное богатство.