Мы вошли в лифт, и полицейский надавил на кнопку нужного нам этажа.
— Кто его охраняет? — спросил я.
— Ну, как обычно, — ответил он, потом пояснил: — Окружная прокуратура интересуется этим делом. Но врач пока что не разрешает его допрашивать.
— Выходит, окружная прокуратура всерьез намерена разобраться с шайкой Понти?
— Ну, ты меня понял.
— Больше он ничего не сказал?
— Нет. Только звал тебя.
— Кто дежурит у двери?
— Никого, кроме ребят из окружного департамента.
Свернув за угол, я увидел, что вход в коридор блокируют двое парней в униформе. Тот, что повыше, переминался с пятки на носок, второй медленно и внимательно оглядывал коридор. Заметив нас, они слегка расступились и пропустили. Сотрудник в штатском остановился у двери и сделал мне знак рукой: входи.
— Ты не идешь? — спросил я его.
— Он не будет говорить, если рядом станет ошиваться кто-то еще.
— Палата прослушивается?
— Нет.
— Как это понимать?
Коп в штатском усмехнулся.
— Капитан Чамберс и доктор спелись. Пляшут под одну дудку.
— И какая же мелодия?
Он снова усмехнулся.
— Да все та же. Как бы вставить ребятам из окружной прокуратуры. Засунуть им по самую глотку.
Я повернул ручку, вошел и притворил за собой дверь.
Да, то была палата для умирающих. В самом воздухе витал запах смерти. Освещалась она лишь какой-то штуковиной в виде панели, укрепленной за изголовьем, тускло-оранжевым светом. Тут прямо-таки воняло смертью. Нет, на самом деле ничего такого, конечно, не было, но человеку понимающему сразу становилось ясно.
Когда глаза немного привыкли к полумраку, я разглядел под простыней холмик и понял, что это и есть Дули. Стараясь ступать как можно тише, я подошел и остановился у постели. И глядел вниз, на некое подобие отверстия, из которого вытекала жизнь. Дыхание было слабым, но довольно ровным, боль, по всей видимости, заглушалась какими-то сильнодействующими препаратами.
Пока я думал, как бы поделикатнее разбудить его, он, видимо, почувствовал, что в палате кто-то есть, и с усилием приоткрыл глаза. Секунду он смотрел в никуда, потом взгляд сконцентрировался на мне.
— Так тебе... удалось?
— Конечно. Чего только ради тебя не сделаешь, Дули. Почему не хотел говорить с Патом?
— Он... не такая змея... как ты.
— Да будет тебе... — начал было я, но он еле заметным покачиванием головы дал знак замолчать.
— Майк... ты вообще-то жуткая скотина... Ты подлый... гадкий... Ты проделывал такие грязные штуки... на которые больше никто... не способен... Пат — он совсем другой.
— Он просто коп, Маркос.
Улыбка была искренней, но вымученной.
— Ты всегда... называл меня Маркосом.
— Знаю... Когда на тебя злился.
— А сейчас... злишься?
— Послушай, приятель, после того, как меня напичкали свинцом, просто нет на это сил. И сейчас я тихий, как киска.
— Ну а мысли... насчет того... зачем я тебя позвал, есть?
— Кое-какие есть.
— Кха-кха... — Он закашлялся, лицо исказилось от боли. Теперь глаза мои уже окончательно освоились с темнотой, и я отчетливо видел его. Старость ничуть не красила Дули, а уж полученное ранение довело работу времени до конца.
Прошла, наверное, целая минута, прежде чем боль стихла, но секундная стрелка продолжала бежать по кругу, неотвратимо приближая конец. Я это знал, и он — тоже. С каждым скачком стрелки — ближе к концу. Сделав усилие, он снова сосредоточил на мне взгляд затуманенных глаз.
— Майк... помнишь дона Анжело?
Я подумал, что он погрузился в воспоминания. Дон Анжело умер лет двадцать назад. Умер в возрасте девяноста с хвостиком, тихо и мирно, в своей постели, окруженный скорбящими родственниками. Своей настоящей семьей. Другая семья, насчитывающая в сотни раз больше членов, распространяла свое влияние на все Восточное побережье, которое дон считал своим.