— Значит… они его не встретили, — тихо проговорила Сильвина.
— Вы должны спуститься к ним, мисс Сильвина.
— Да, я знаю.
Сильвина глубоко вздохнула, рассеянно поправила волосы и, медленно ступая, пошла вниз по узкой лестнице, стараясь успокоить все еще бьющееся сердце, заставляя себя вспомнить, кто ее ждет.
Этот человек не должен догадаться, что она чувствует, какой восторг проснулся в ней.
У двери в гостиную она поняла, что возбуждена по-прежнему; кровь шумела у нее в ушах, как морской прибой.
Сильвина стояла у двери, ожидая, пока к ней вернется самообладание, и, совершенно не отдавая себе отчета в том, что невольно подслушивает, внимала доносившемуся из гостиной разговору двух мужчин, ведшемуся на французском языке.
Что-то в ее душе откликнулось на изящные интонации француза, изысканные обороты его речи. Сама музыка слов напомнила девушке о зацветающих в Буа каштанах. Сене, отражающей синее небо, цветочницах на ступенях Мадлен.
Потом она услышала резкую, каркающую речь мистера Каддингтона. Как она ненавидела все в нем — даже звук его голоса!
Он хорошо говорил по-французски, видно было, что он немало попотел, чтобы овладеть этим языком, но никогда, учись он хоть тысячу лет, не удастся ему уловить поэзию и ритм французской речи!
— Итак, мой дорогой, — спрашивал граф, — когда же начнется вторжение?
В этот момент девушка осознала, что подслушивает, и повернула дверную ручку.
Мужчины замолчали, а когда Сильвина вошла, мистер Каддингтон, улыбаясь, пошел ей навстречу.
— Доброе утро, дорогая. Вы должны извинить нас за столь ранний визит.
Он взял ее руку и поднес к губам. Она с трудом подавила дрожь отвращения.
— А у меня для вас сюрприз, — сказал он. — Старый знакомый, друг вашего детства, граф Арман де Вальен. Вы его помните?
— Ну, конечно, я помню вас, мсье, — с улыбкой проговорила Сильвина. — В последний раз мы встречались всего два года назад в Париже.
— Мог ли я это забыть? — галантно вопросил француз, склоняясь над ее пальцами. — Вы были с вашим столь достопочтенным отцом. Могу ли я выразить свои глубочайшие соболезнования? Известие о его смерти было поистине большим ударом для моей семьи и для меня.
— Спасибо, — сказала Сильвина, наклоняя голову.
— А теперь граф хотел бы просить вас об одолжении, Сильвина.
Казалось, мистеру Каддингтону неприятны были любезности, которыми они обменивались.
— Об одолжении? — переспросила Сильвина. — Извините меня, джентльмены, может быть, вы присядете?
Она выбрала стул, стоявший спинкой к окну, и мистер Каддингтон и граф вынуждены были сесть напротив нее на обитом бархатом диванчике с позолоченной спинкой.
Сильвина обратила внимание на контраст между двумя своими гостями.
Мистер Каддингтон, коренастый и широкоплечий, с несколько грубоватыми чертами лица, выдававшими его плебейское происхождение, был недурен собой, и его высокий лоб свидетельствовал о живом и цепком уме.
Однако его глаза были чересчур близко поставлены, а губы, губы человека чувственного, — отличались полнотой.
Граф был худ, элегантен и аристократичен.
Он был одет изысканно, в стиле денди: высоко поднятые углы воротничка торчали выше подбородка, белоснежный галстук был тщательно и замысловато завязан, а желтые трикотажные панталоны настолько узки, что их надевание составляло, вероятно, целое искусство.
— Чем я могу быть полезной вам, мсье? — спросила Сильвина, когда джентльмены уселись.
Граф посмотрел на мистера Каддингтона, словно ожидая, что говорить будет тот.
Англичанин прочистил горло.
— Граф только что прибыл в Англию, — сообщил он. — Ему удалось бежать из Франции, где он был под подозрением как противник режима Бонапарта.